– Вы сотрудничали с англичанами?
– Я сотрудничал с англичанами до тех пор, пока это можно было делать, находясь в равноправном положении. Я хотел воспрепятствовать тому, чтобы мои соотечественники попали в подчинение к англичанам, что, к сожалению, сейчас и произошло.
Наша перебранка продолжалась полчаса. Но прошедшему сквозь огонь, воду и медные трубы адвокату так и не удалось поймать меня.
Во время этого допроса я должен был найти документ, находившийся в моем портфеле. Этот портфель подарила мне леди Ванситтарт в Денхэме на первое военное рождество 1939 года. Леди ВанЪиттарт с большим трудом сумела найти в одном из лондонских магазинов и прикрепить к крышке портфеля золотую букву «П» и немецкую баронскую корону. Когда я покидал зал суда, то заметил, что корона на портфеле отвалилась. Я не пытался отыскать ее на своем свидетельском месте. Вероятно, на следующее утро она попала в мусорный ящик и тем самым разделила участь «тысячелетних безделушек».
Когда я покинул Нюрнберг, у меня были с собой не только американские доллары, но и несколько тысяч американских сигарет, которые в Германии продавали по 20 марок за штуку.
По тогдашним германским понятиям, я был богатым человеком. Благодаря этому я смог обеспечить приличной одеждой мать и семью Гебхарда, которые прибыли в Западную Германию.
Современный «вечный странник»
С британским паспортом в кармане я стал представителем нации-победительницы и не был больше подвержен каким-либо неожиданностям, которые могли приключиться с гражданином поверженной Германии. Мир был передо мной снова открыт. Я мог поехать, куда хотел, и делать, что мне угодно.
Если бы я мог помочь Гебхарду и дальше трудиться на ниве сельского хозяйства, я выехал бы в Канаду или Австралию. Однако самого меня эти страны не привлекали. Я хотел остаться в Европе, прежде всего для того, чтобы в случае необходимости помочь своей семье.
Западный мир, в котором я пребывал после краха моей родины, был мне знаком. Я знал его законы и изучил обычаи. Я, конечно, понимал, что он гниет и близится к концу, но я не мог совершить прыжок в новый мир, возникший на востоке моей страны, поскольку меня еще многое в нем пугало. Я вырос в обществе, которое было осуждено мировой историей на гибель.
Здесь же, на Западе, дела обстояли несколько иначе. В Англии и Франции для человека моего склада, казалось, существовала еще возможность прожить до конца свою земную жизнь без больших осложнений. В этих странах жили мои знакомые и друзья. У них были деньги, посты и влияние. Мне симпатизировали и были готовы помочь избежать нищеты. Я получал подарки, приглашения и мог делать кое-какой бизнес. Волей-неволей я стал тунеядцем, так как не приобрел профессии, которая обеспечивала бы мне приличную жизнь. Я не имел никакой практической специальности и в то же время был слишком стар, чтобы начать все сначала. Таким образом, я повис в воздухе и балансировал на социальной лестнице где-то посередине между плохо оплачиваемым поденным рабочим и зажиточным бездельником. Я пытался добыть средства к существованию собственным трудом. Но если бы мое существование зависело только от этого, я оказался бы в жалком положении.
В течение целого года я преподавал английский язык в интернате во французской Швейцарии. В этом частном интернате воспитывались дети зажиточных владельцев гостиниц, булочников, мясников из немецкой Швейцарии, которым нужно было дать специальное образование в области торговли. Интернат находился в чудесном хвойном лесу на высоком гребне Юры. С балкона можно было видеть равнину, на которой раскинулись озера – Женевское, Ноенбургское и Билерское, а за ними расстилался на сотни километров альпийский горный хребет с его вершинами Монбланом, Юнгфрау, Монахом до Сентиса у Цюриха. Это была незабываемая картина; по утрам глетчеры краснели, затем розовели, а после восхода солнца блестели в своем белоснежном наряде.
Торговое дело преподавал сам владелец – он же директор интерната, – французский язык – молодой француз, а английский – я. Мы оба не имели разрешения работать в Швейцарии, и поэтому нам платили гроши. Для владельца его предприятие было золотым дном. Меня эта эксплуатация не очень трогала. В Швейцарии у меня были деньги во франках, которые я получил от одной американки: благодаря моим связям я помог ей вернуть ее замороженное в Англии имущество.
Свой отпуск я проводил в Констанце у Боденского озера, где главным врачом городской больницы был мой свояк. Как известно, город Констанца расположен непосредственно на швейцарской границе. В то время за границей мало верили в стабильность западногерманских денег. Хотя официально одну марку обменивали на один франк, однако в трехстах метрах по ту сторону границы швейцарский банк в Крейцлингене выплачивал за один франк восемь и даже больше немецких марок. У меня был британский паспорт, и я имел хороших знакомых во французских оккупационных войсках. Пограничники отдавали мне честь, когда я переходил границу, чтобы выпить кофе в швейцарской кондитерской, и при этом заходил в швейцарский банк.