Ирвин кивнул.
— Иди, мне пора возвращаться. Удачи тебе. И помни, всё, что я тебе сказал насчёт работы и денег.
Доминик развернулся и уже собирался идти, как вдруг вспомнил об одной вещи.
— Ирвин, стой! Как собаку-то зовут?
— А никак. Выбери ему имя сам. Только он настолько стар, что уже вряд ли приучится на него откликаться.
— Ладно. Прощай, Ирвин. Удачи тебе.
Омега медленно прошёл по площади, окидывая взглядом церковь, эшафот, башню с часами. Наконец он дошёл до нужного поворота, который уведёт его подальше от этого города, чтобы привести в следующий.
— Эй, дружок! — омега почмокал губами, призывая собаку, — пойдём! Нам с тобой предстоит долгий путь.
Пёс дружелюбно виляя хвостом направился вслед за новым хозяином.
Комментарий к Часть II. Доминик. Глава 1. Бегство.
Ребята, кто узнал этот текст - не удивляйтесь. Ориджинал “Сила обстоятельств” был заброшен давно, и дописывать его я не буду. Так что три главы из него станут новыми главами “По расчёту” - это будет вторая сюжетная линия, которая потом пересечётся с первой.
========== Глава 2. Яблоки и монеты ==========
Выйдя из города, Доминик направился по просёлочной дороге, окружённой полупрозрачными осиновыми рощицами. Настроение у него улучшилось — он выговорился, поделился своей бедой с человеком, который смог его понять, приобрёл хоть и слабую, но всё же уверенность в завтрашнем дне, да ещё и верного друга, который бежал сейчас чуть впереди, помахивая кудлатым хвостом. Юноша шёл, вслушиваясь в шелест осиновых листьев, окрашенных в жёлтый и красный, насвистывал что-то легкомысленное и временами окликал пса, чтобы тот не уходил далеко.
Осень была самом в разгаре своего золотого великолепия. Последние тёплые лучи солнца в этом году озаряли светом леса, пригорки и лужайки с поздними полевыми цветами. Дожди отступили, и природа разразилась последней вспышкой жизни. Птицы сновали среди веток, ища чем бы поживиться, насекомые, собирающие последнюю дань с цветов, создавали нестройный гул. В полях паслись стада овец и коров, то там, то здесь слышалась дудочка пастуха. Идти по дороге, утрамбованной дождями, было легко и приятно, дурные мысли невольно отступали, солнце согревало, а не палило. Воздух был прозрачен и чист, ветви деревьев вырисовывали на фоне синего неба прихотливые узоры, сплетаясь и шумя.
По пути попадались деревеньки с опрятными маленькими домами, украшенными деревянной резьбой и оплетёнными уже покрасневшим плющом. Вокруг простирались поля, на которых летом колосилась рожь — теперь же сено уже было убрано, и среди высохших остатков скошенной травы сновали птички.
Доминик жмурился от ласкового тепла осеннего солнца, улыбался, сам не зная чему, и любовался окружающими его видами. Долгая дорога не утомляла, бодрость, так характерная для юности, была усилена сытым желудком, крепким сном и радостными мыслями. Пару раз омега устроил привал и, хотя еды у него совсем не было, умудрился раздобыть горстку ягод.
Периодически мимо мальчика проезжали всадники и повозки, то в одну, то в другую сторону, и он вынужден был удерживать пса, потому что тот рвался защитить новоиспечённого хозяина. Пару раз попались телеги, запряженные приземистыми крупными лошадками, направлявшиеся на рынок из одного города в другой. Одна из них, ехавшая назад, в недавно покинутый Домиником город, остановилась, и его окликнули.
— Эй, парнишка!
«Парнишка» оглянулся и увидел старенького омегу, который ласково ему улыбался. Светлые глаза его были окружены сеточками весёлых морщин и словно бы лучились добротой и любовью ко всему окружающему миру.
— На вот, возьми яблочек, — старик протянул ему несколько самых спелых медовых яблок.
— Да что вы, спасибо. Я не голоден, — Ник снова был удивлён подобной щедростью незнакомого человека.
— Да возьми, возьми! У меня много.
— Ну правда, я не могу взять, — юноша смущённо улыбался, не зная, что более невежливо — принять подарок или отказаться от него.
— Бери-бери, вот тебе ещё буханка хлеба.
— Да за что же? — Ник совсем растерялся. — Вы же их продавать везёте? Как же я могу взять?
— А смысл-то везти хлеб из города в город? Я ж его бы и у себя продал. Нет, я глиняные горшки продаю, — он откинул грубую холщовую ткань, демонстрируя идеально одинаковые горлышки глиняных сосудов, стоящих в телеге, — а это сам ем. Бери, у меня есть ещё хлеб.
Старик буквально всунул хлеб и яблоки в руки юноше и, слабо стегнув конягу поводьями, тронулся дальше. Доминик стоял и улыбался, вновь поражённый внезапной добротой чужого человека. Он отломил кусок хлеба собаке, с хрустом запустил зубы в яблоко и зашагал дальше.
День уже клонился к закату, когда на горизонте задымились трубы города. Доминик приободрился. Хлеб был съеден до крошки, яблок тоже не осталось, но уже скоро, как предвкушал с удовольствием юноша, его ждало тепло очага в таверне и сытная пища. Сил прибавилось от мыслей о ночлеге.
Пёс бегал где-то впереди, Доминик совсем забыл про него. Мыслями он уже был в тёплой постели — за серебряные монеты ему, конечно, дадут комнату, и не придётся снова ночевать в стогу сена. Краем глаза омега заметил, как из-за поворота выехала чёрная карета, запряжённая четырьмя лошадьми. Она всё приближалась, а юноша гадал, что за богач может разъезжать в таком великолепии. Наконец она оказалась всего в десятке шагов от него. Что-то большое и чёрное рванулось наперерез карете, и раздался заливистый хриплый лай. С ужасом мальчик узнал свою собаку, которая сейчас надрывалась, кидаясь на лошадей, с перепугу встающих на дыбы. Ник бросился к карете, обхватил пса за шею и с трудом оттащил его в сторону. Из кареты высунулась голова альфы с коротко стриженными волосами, чёрными глазами и густыми бровями, сведёнными к переносице.
— Твоя собака?
Доминик нашёл в себе силы только на кивок. Альфа скрылся в глубине кареты, оттуда донеслись ещё голоса, и вскоре дверь распахнулась и из кареты вышли двое — одного из них Ник уже видел. Оба были высокие, широкоплечие, оба в чёрном и с оружием. Доминик судорожно сглотнул, снизу вверх глянул на здоровяков, и мысленно приготовился к смерти. Не успел омега оглянуться, как эти двое оказались возле него с недобрыми ухмылками. Пёс глухо зарычал, но потом сорвался на истошный визг, когда получил тяжёлым сапогом по брюху. Оглядев мальчика с ног до головы, первый альфа ухмыльнулся:
— Омежка. Тем лучше.
Грубые руки сдавили хрупкое тело, содрали с плеч почти пустой мешок (в нём была чистая рубаха, да и только), откинули капюшон, чтобы полюбоваться копной непослушных рыжих волос и вздёрнутым носом, покрытым веснушками.
— Ещё и рыжий, бестия, — они довольно переглянулись.
Доминик не сопротивлялся, когда на скулу обрушился удар мощного кулака, когда пинок в живот заставил согнуться пополам и рухнуть на колени, когда за волосы его подняли и снова поставили на ноги, чтобы наотмашь влепить звонкую пощёчину. Однако когда все четыре руки начали жадно тискать и сжимать его с вполне определённой целью, омега яростно забился, пытаясь вырваться. Нет, он боялся вовсе не за свою и так поруганную честь — тем более он и не предполагал, что его снасильничают прямо посреди дороги при людях — он боялся, что они нащупают под тонкой курткой мешочек с монетами. И тогда он пропал.
Альфы расхохотались, воспринимая брыкания мальчишки как попытку избегнуть насилия, и лапать его, конечно, не перестали. Рано или поздно рука одного из них нащупала свёрток под тканью куртки и бессовестно скользнула под одежду, пытаясь добраться до цели, а заодно и ощупав гладкую горячую кожу на груди. Омега последний раз обессиленно дёрнулся и затих, когда понял, что заначка найдена.
Найдя деньги, альфы догадались, что именно защищал мальчонка.
— Ах ты шлюха, да ты ведь не честь свою сомнительную защищал! Деньги! Продажная ты тварь.
Мальчик не выдержал.
— Эти деньги — единственное, что у меня есть! Без них я сдохну с голоду в лесу! Как мне теперь быть? Ни в один трактир меня не впустят! — голос его срывался, то взвиваясь до визга, то падая до рыка.
Альфы смеялись. Мешок с серебром давно скрылся в складках плаща одного из них.
— За твои жалкие гроши тебя и так бы никуда не впустили. Ничего, тебе в любом случае пришлось бы дать трактирщику, чтобы он тебе позволил переночевать хотя бы в сарае. Так что не ной.