– Ты почему так смотришь?
– Кофе, – ответил он.
– Что – кофе?
– Ты же его терпеть не можешь. Даже запаха не выносишь.
Магда непонимающе посмотрела на отца, переваривая услышанное.
А потом поняла, что он прав. Она всегда пила только чай – причем чаще зеленый. Однако в последние две недели, вернувшись из санатория, по утрам выпивала по две, а то и три чашки крепкого сладкого растворимого кофе с молоком. Вот и сейчас, не задумываясь, положила в кружку две ложки коричневого порошка и залила кипятком.
Что бы это значило? Впрочем, какая разница. Люди меняются, привычки – тем более.
– Не любила, а теперь, значит, люблю, – сказала Магда, чувствуя, что изумление, написанное на отцовском лице, вот-вот выведет ее из себя.
Она опустила глаза, взяла пирожное и откусила кусок.
– Вкусное? Нравится? – Отец поспешил сменить тему. – Я попросил Гузель купить заварные с кремом, но она вернулась и сказала, что их сегодня не будет. А корзиночки свежайшие.
Гузелью звали отцовскую секретаршу. Корзиночки и вправду были вкусные, только ей было бы приятнее, купи он их сам.
«Что со мной сегодня? Откуда эта нелепая мысль?»
Отец занятой человек, ему некогда ходить по магазинам – он и не ходит никогда. Всю жизнь так было, и Магда давно к этому привыкла.
– Может, мне к психологу надо? – спросила она.
Он медленно опустил недоеденное лакомство на блюдце.
– Я как раз это и хотел предложить, – тихо сказал отец, и Магда поняла: он рад, что она сама об этом заговорила. – Только не знал, как ты отреагируешь. У меня и подходящий специалист на примете есть. Профессионал. Должен помочь.
Магда внимательно посмотрела на него и вдруг отчетливо, по-особому остро осознала, какие чувства им сейчас владеют. Она всегда была папиной дочкой, привязанной к отцу сильнее, чем к матери. Погибни Магда в той аварии, папа был бы сломлен, уничтожен. Конечно, он не один на белом свете, у него есть Оксана, но детей ведь других нет.
Ей захотелось ободрить отца, сказать, как сильно он ей дорог, и она уже открыла было рот, потянулась к нему через стол, взяла за руку чуть выше кисти, а потом случилось это.
Кухня вместе с плитой, холодильником и мебелью, с цветами и сидящим за столом отцом куда-то пропала. Магда очутилась в длинном темном коридоре – кажется, том самом, который видела во сне. Только на этот раз, кроме нее, там никого не было.
Некая сила снова властно потащила ее вперед, и Магда, не пробуя противиться, раскинув руки, крутясь и переворачиваясь, как космонавт в невесомости, полетела куда-то. Поначалу в ушах стоял гул, но постепенно он начал распадаться на обрывки слов и фраз. Голоса – знакомые и чужие – звучали в голове все громче, четче, она их отчетливо слышала, но не понимала, о чем они говорят, и кое-что повторила вслух, чтобы вдуматься в смысл.
Перед глазами замелькали лица – некоторые опять-таки знакомые. Только выглядели они как-то непривычно. Спустя миг Магда разглядела среди этих людей своих родителей. Только видела она их совсем другими, не такими, какими знала и помнила, а гораздо моложе.
«Я попала в прошлое?»
Это было невероятно, потрясающе, ошеломляюще и закончилось так же внезапно, как началось. Она снова оказалась в своей кухне, на столе перед нею стоял недопитый кофе, а рядом сидел отец. И снова она была та же, что и всегда – прежняя Магда.
«Нет, не прежняя. Кое-что изменилось».
– Дочка, что с тобой?
Глаза отца округлились, рот приоткрылся. Никогда раньше она не видела на его лице выражения такого, почти комичного, потрясения. Ему словно дали пощечину.
– Ты никогда не говорил мне об этом, – сказала Магда и не узнала собственного голоса. Он звучал хрипло, как будто она была простужена. – Не только мне. Никому не рассказывал.
Из всего того калейдоскопа имен, голосов, лиц, который только что наполнял ее голову, уцелело не так много – остальное растаяло. Но то, что осталось, было чистым знанием. Магда ни за что не смогла бы сказать, откуда, каким образом, но теперь она знала некоторые вещи – просто знала и все.
Отец сидел и ждал, что еще она скажет, и глядел на нее с тем же выражением недоверчивого ужаса. А Магда не могла промолчать – обретенное знание пульсировало в ней, просилось наружу, требуя выхода.
– Ты назвал меня в ее честь, – быстро проговорила она. – Мама хотела, чтобы я была Еленой или Натальей, но ты был против. «Пожалуйста, Галочка, позволь мне! Пусть она будет Магданой!» – Магда скопировала его интонацию так точно, что отец ахнул и вскинул руку к горлу – обычный его жест в минуты смятения. – Мама смеялась и спрашивала, где ты выкопал это чудное имя? И как же это будет сокращенно? Как нам ее звать? А ты сказал: Магда. До чего женственно и вместе с тем гордо звучит. Необычное, звучное, редкое имя. Мама согласилась. Но она так и не узнала, ты и ей не сказал! Магдана… – Она покатала слово на языке, пробуя на вкус, словно слышала впервые. – Магдана – так звали твою первую любовь. Наполовину грузинка, по отцу. Фамилии я не разобрала. Что-то такое… на «ания» заканчивается.