Так продолжалось год за годом. Я помню один вечер в столовой. Там был генерал Слим, вы его знаете. И леди Слим тоже была. Они пришли на кухню: генерал и леди Слим, и с ними другие, офицеры с женами.
Я встал по стойке смирно.
— Вы Бернард? — спросила леди Слим.
— Да, мадам, — сказал я.
Она сказала, что обед был прекрасный, очень вкусный. Меню было такое: курятина в карамельной глазури, овощи и на десерт бисквиты со сливками.
Я сказал:
— Я рад, что вам понравилось.
— Вот такой у нас Бернард, — сказал генерал Слим, и они вышли.
Чан Кай-ши и мадам Чан тоже кушали у нас. Он был очень высокий и ничего не говорил. Я прислуживал им за столом. Они приезжали на два дня, на два дня и одну ночь. Вице-король тоже приезжал — вице-король лорд Керзон. Очень многие у нас были: герцог Кентский, гости из Индии, еще один генерал — мне надо будет вспомнить его фамилию.
А потом пришли японцы. О, как хорошо я помню этот день! Вот как это было. Я стоял в роще недалеко от моего дома — это под Маймио, у развилки дороги. Я был в бирманской одежде — в безрукавке и лонги. И вот едет машина, очень большая, а на радиаторе флаг — японский флаг, красное на белом, восходящее солнце. Машина остановилась у развилки. Я не думал, что они меня заметили. Но человек из машины подозвал меня и сказал мне что-то по-бирмански.
Я сказал:
«Я говорю по-английски».
Тогда японский джентльмен спросил: «Вы индус?»
Я сказал, что да. Он сложил руки перед собой — вот так — и сказал: «Индия-Япония друзья!». Я улыбнулся ему. Я никогда в жизни не был в Индии.
В машине сидел очень большой начальник. Он ничего не говорил, но другой спросил меня: «Это дорога на Маймио?»
Я сказал, что да. И они поехали дальше, на холм. Вот так японцы вошли в Маймио.
Виадук Гоктейк
К полудню мы почти доехали до Гоктейка. Был густой туман. Между зарослей зеленого бамбука сбегали шумные водопады. Поезд медленно шел по гребням холмов, надсадно гудя на каждом повороте, но за окнами не было видно ничего, кроме сплошной белизны тумана; если же порывы ветра раздирали его завесу, в дырку проглядывала более яркая белизна — облака. Будто летишь на тихоходном самолете с распахнутыми настежь иллюминаторами. Я даже завидовал курильщику опиума, сидевшему напротив меня, — он-то был спокоен.
— Виды закрыты облаками, — сказал мой сопровождающий У Сит Ай, офицер службы безопасности.
Забравшись на высоту почти четырех тысяч футов, мы начали спускаться в ущелье. Обрывки облаков, похожие на лодки, быстро перемещались внизу от склона к склону, но были и другие фигуры из водяного пара, висевшие почти бездвижно, напоминавшие лоскуты рваной шелковой фаты. Виадук Гоктейк — серебристый и симметричный, монструозное исчадие геометрии среди всех этих расхристанных джунглей и шишковатых утесов — блеснул на миг впереди и тут же юркнул за каменный выступ. Он появлялся снова и снова, с каждым разом прибавляя в величине; его серебряное сияние тускнело, зато солидность ощущалась все отчетливее. Смотрелся он престранно: в дикой глуши — и вдруг рукотворное сооружение! Он соперничал с величием колоссального ущелья и как-то умудрялся выглядеть величественнее, чем антураж, а антураж был что надо: вода, струясь по балкам и опорам, падала на кроны деревьев, в причудливых завитках облаков пролетали птичьи стаи, в жерлах туннелей по ту сторону виадука зиял мрак. К виадуку мы подъезжали тихо-тихо. Ненадолго остановились на станции Гоктейк, где горцы, татуированные люди из племени шан и отбившиеся от своих китайцы обосновались в списанных товарных вагонах и сараях. Они выглянули поглазеть на наш почтовый поезд Маймио-Лашио.
Подъезды к виадуку охраняли часовые с винтовками; они морщились: хлипкие будки насквозь продувал ветер, а дождь все моросил. Я спросил У Сит Айя, можно ли мне высунуться из окна. Он сказал, что не возражает — «но не падайте». Колеса вагонов постукивали на стыках, потоки воды, которая лилась с вагонов, спугивали птиц с гнезд на тысячефутовой глубине под нами. Вообще-то от холода я приуныл, да и по дороге не происходило ничего интересного, но тут я воспрял духом: едешь по длинному мосту под дождем, от обрыва к обрыву, а внизу, в глубокой впадине, джунгли и широко разлившаяся река, зычная благодаря муссону, и локомотив то и дело свистит, и эхо катится по ущелью до самого Китая…