Или вот, об этом писали, в Москве планируется построить двести типовых православных церквей по магазинном принципу, то есть по принципу «шаговой доступности» – они ведь тоже выплеснутся во дворы, если не колокольным звоном, то крестными ходами, бабушками в платочках, нищими у ворот. Но никто ведь не думает протестовать, верно? Это, наоборот, почему-то связывают с немедленным снисхождением на микрорайон чего-то такого, что синонимично нравственности.
Или еще вопрос: если не нравится странная и непривычная толпа (мужчины – в бородах, женщины – в платках, и я не про убежденных православных, я про мусульман, хотя, согласитесь, в общих чертах похоже) в Ураза-Байрам, то как можно не хотеть строить мечеть, которая могла бы эту толпу укрыть внутри? Или, если вот не нравится ислам как религия – то что именно не нравится? Теракты, да? Кавказ? Распространение ваххабитских идей под прикрытием медресе и мечетей? Кстати, в чем сущность ваххабизма и в чем он расходится (и расходится ли) с «правильным» исламом, вы хоть примерно представляете? Если видите за каждым муллой вдохновителя террориста, то почему протестами загоняете мусульман в подполье? Думаете, не будете видеть – терроризм исчезнет? Кстати, вы знаете, чему учат в медресе? Как устроена мечеть? Какие там правила?
Ответов нет, поскольку логика – не тот принцип, на котором держится русская цивилизация. Мы, как однажды заметил крайне ценимый мною писатель Александр Терехов, страна действия, а не думания. И вошедшего в плоть страха, как заметил он же. Мусульмане – чужие, непонятные, темные, страшные, вот придут и укроют наших женщин хиджабом, а мужчинам перережут горло. Даже робкое, и тоже не бог весть какое умное замечание – по крайней мере, мусульмане не пьют – отметается с ходу. Ты, Губин, и правда не русский какой-то, ты засланный, что ты тут нам пишешь, сам все знаешь, а не знаешь, так не смеешь судить.
На самом деле, я судить смею. Моя питерская квартира выходит одними окнами на Петропавловский собор, а другими – на мечеть. Мечеть на Петроградской стороне – это творение архитекторов Васильева, Кричинского и фон Гогена, сумевших нежно скрестить Самарканд с северным модерном. Когда мы только купили квартиру – расселили чудовищную, без горячей воды и с разбитыми окнами коммуналку – никаких служб в мечети не велось, потому что шел ремонт, и она стояла в лесах. Когда леса сняли, все ахнули: у мечети – фантастические купол и фасад, весь в голубой глазури с восточной вязью, в обрамлении сурового гранита. В ночи в прожекторах вспыхнули купол и минареты. Утром праздновали, если не ошибаюсь, Курбан-байрам, – в мечеть втекала толпа, и усилитель разносил над Невой голос муэдзина, и все это придавало местности такой же шарм, какой придает греческий солнечный храм Биржи – стрелке северного Васильевского острова. Именно «шарм», да, я отвечаю за слова: шарм чужого, но давшего корни у тебя под окнами, шарм лютеранских игольчатых шпилей, украшающих в Питере православные церкви, шарм русских блинов, шалей, шалостей, ярмарок, вдруг прижившихся на берегах холодной шведской реки. Это дает жизни ощущение эстетической наполненности, тяжести, придает твоему району колорит, наделяет его, как говорят питерские эстеты, genius loci, богом места.
Я вовсе, чтобы вы не сочли меня восторженным идиотом, – я вовсе не идеализирую взаимное проникновение разных (и порою принципиально разных) культур.
Купол и минареты довольно быстро перестали освещать, и вместо сказки Востока в ночи в моих окнах стал возникать мрачный его профиль, и я даже жаловался на это в приватной беседе – ну что им, трудно лампочки заменить?! – верховному муфтию Нафигулле Хазрату Аширову, но он только вежливо покивал головой. Зато человек из питерской администрации мне аккуратно намекнул, что дело не в лампочках, просто не надо чересчур уж подчеркивать, не надо, чтобы слишком уж сияло и било в глаза… «Било что?!» – вскричал я, но вскоре узнал, что не так и давно, в 1990-х, человека, задумавшего издать в России перевод «Сатанинских писем» Салмана Рушди, – этого человека схватили и удерживали пару дней в подвале этой самой, что в моих окнах, мечети, двое суровых бородачей с «Калашниковыми» на коленях. И источнику этой информации, поверьте, у меня нет оснований не доверять, и «Сатанинские письма» (заставляющие любого, прочитавшего их по-английски, пожимать плечами – ну, и где здесь антиисламская крамола?!) не найти в магазинах.
А потом рядом с мечетью появился магазин «Халяль» с дивной бараниной и пряностями, где обслуживали с какой-то сказочной любезностью, а потом по соседству появился врачебный кабинет строго для женщин-мусульманок, и жена сказала мне, что это не очень красиво, но она поймала себя на мысли, что одна культура может не просто противоречить, но и исключать другую: это она про кабинет. А потом в магазин швырнули поутру гранату (а мы как раз с женой собирались идти за бараньей лопаткой), и там посекло осколками людей, и когда я зашел выразить хозяину соболезнования и поинтересовался, нашли ли бомбистов, тот только махнул рукой: «Кто будет искать? Тут всюду видеокамеры, всем все понятно, все на записи видно, но – КТО – БУДЕТ – ИСКАТЬ? Кому это надо?!!» – и извинился, что сорвался, повысил голос.