Я вошел в книжный магазин, занимавший первый этаж одного из зданий. Посреди помещения за внушительным письменным столом восседал старик лет восьмидесяти, с белой бородой и розовыми щеками. На нем был колпак, похожий на католическую скуфью, прикрывавший ему только макушку, а в руке он держал на манер скипетра большую палку.
— Это чтобы кошек выгонять, — пояснил он мне. — Я их не люблю.
— Я знаю одну даму, которая их тоже не любит.
— И она права.
В его произношении, слегка искажавшем слова, чувствовался отзвук чужого языка.
— Хотите чего-нибудь?
Любезность монаха внушила мне доверие, и я, осмелев, признался, что очень хочу кофе.
— Превосходно! Я сам вам его сварю! Но предупреждаю: он у меня чуточку крепковат!
Он встал и направился, ковыляя, в глубь магазина, где была устроена крохотная кухонька. Когда он мне принес кофе, да еще и с печеньем, как в хороших заведениях, я почувствовал бесконечную признательность.
— Вместо сахара я вам капнул кленового сиропа. У меня сестра в Канаде.
— Вы жили за границей?
Оказалось, что он родился во Франции, в богатой семье, наполовину греческой, наполовину французской, владеющей большими лесными угодьями в Нормандии и домом в Эврё. И не просто домом, а усадьбой самого аббата Прево, написавшего «Манон Леско». Он убежден, что в 1789 году, когда бушевавшие толпы жгли вокруг прочие дворянские имения, это пощадили из уважения к призраку знаменитой героини. Он надеется вновь увидеть Нормандию и дерево, которое сам посадил в семейных владениях, перед тем как ответить на призыв Бога.
— Восемнадцать лет прошло с тех пор. Моему дереву восемнадцать лет.
У всех монахов разные мечты. Один грезит о женщине, другой — о дереве, третий — о мороженом. Выходит, он принял постриг примерно лет в шестьдесят. Я не попросил его объяснить свое решение. Его величественный вид отбивал охоту задавать нескромные вопросы. Он мне назвал только свое имя — Иринеос. Мы заговорили о симандрах, которые делаются из каштанового дерева, и о колоколах.
— Когда неподалеку друг от друга попеременно звонят два колокола, через какое-то время от их вибраций в атмосфере рождается добавочный звук — отчетливо слышен звон третьего колокола, непохожий на два других. Прелестное явление, но отнюдь не волшебное, как считают некоторые монахи. Они называют этот слышимый, но не видимый колокол «ангельским».
Я немного вспылил, когда Онуфриос запросил за вчерашний день пятьдесят евро. Это уж чересчур.
— А за завтрашний день сколько ты с меня потребуешь?
— Обычный тариф за восемь часов — двести евро. Если нанимаешь меня и на завтрашний день, сделаю скидку!
— Не смеши. Я тебе не денежный мешок.
Мы сошлись на двухстах евро за два дня. Что он собирается делать с этими деньгами? Спустит за одну ночь в «Цыганке». Деньги Навсикаи уйдут в карман к Корали.
Онуфриос живет в Карьесе, в отдельном доме. Примерно треть афонских монахов живет не в обители, а в одиночку, как он, или маленькими группами. Разумеется, каждый зависит от какого-либо из двадцати монастырей, владеющих всей территорией и всеми зданиями, но может устроить свою жизнь на собственный лад.
Я провел большую часть дня, фотографируя саркофаги, вазы с геометрическим орнаментом, барельефы, крепостные стены. Мы проехали немало километров. Онуфриос оказался ценным проводником и здорово мне помог. Показал одно место — в самый раз для археологов, хотя про него, возможно, и сам Прео не знает.
Сначала мы остановились в бухте Калиагра, к северу от Иверского монастыря, где в древние времена наверняка был порт, потому что она окружена руинами классической эпохи. Затем перебрались на западный берег, к оливковой роще монастыря Констамонит, где, по словам Прео, находился античный город Фисс. Проезжая через леса, безводные плато и глубокие ущелья, не встретили ни одного кабана. Оливковая роща занимает холм с террасами, которые поддерживаются стенками из больших тесаных камней. Я видел там и другие остатки древних жилищ, а также фундамент акрополя. Онуфриос не отставал от меня ни на шаг, желая, чтобы я непременно делился с ним своими скудными познаниями в археологии.
Затем я хотел вернуться на восточный берег и заглянуть в Ватопед. Так мы и сделали. Однако, не доехав до монастыря, Онуфриос предложил отвезти меня на один пляж, где море недавно открыло несколько захоронений, смыв покрывавший их песок.
Это оказались узкие продолговатые ямы, обложенные плоскими камнями и наполовину скрытые в песке. Они напоминали звериные логова. Края могил были усеяны черепками от сосудов. Я постарался сделать как можно больше снимков, решив, что в следующем году все это может исчезнуть.