Темно-красный халат и коричневые кожаные шлепанцы – таков был наряд отчима. Мое появление ничуть не удивило его.
– Вивьен предупредила меня, что ты приедешь, – безразличным тоном произнес он.
– Как вы себя чувствуете? – спросил я, садясь напротив.
Меня встревожил его внешний вид. С тех пор как я видел его в последний раз, Айвэн очень изменился: постарел, побледнел и сильно исхудал. Весной я заезжал в Лондон по пути в Америку, но тогда мой мозг был загружен в основном коммерческими вопросами. Поэтому я мало обращал внимания на окружающих. Он, вспомнил я сейчас, неожиданно спросил моего совета, а я был слишком занят, нетерпелив и очень сомневался в том, что он внимательно выслушает. Дело касалось его лошадей, тренинга этих лошадей, участвующих в стипль-чезев Ламборне, и у меня были и другие основания, помимо соображений бизнеса, чтобы уклониться от поездки в Ламборн.
Я повторил свой вопрос:
– Как вы себя чувствуете?
А он просто так – от нечего делать – спросил:
– Почему ты не пострижешься?
– Не знаю.
– Локоны, как у девицы.
У него самого была короткая стрижка, приличествующая деловому человеку, баронету и члену Жокейского Клуба. Я знал его как вполне благопристойного и респектабельного, заурядного человека, который унаследовал свой скромный титул от кузена, а большой пивоваренный завод – от отца и неплохо преуспел как в роли баронета, так и в роли пивовара.
Его огорчило отсутствие у него сына и каких бы то ни было других родственников-мужчин: Айвэну пришлось смириться с тем, что титул баронета умрет вместе с ним.
Частенько я, шутя, спрашивал его: «Ну как, пиво пенится?» Сегодня такой вопрос казался неуместным. Вместо этого я сказал: «Могу я быть вам чем-нибудь полезен?» – и пожалел о произнесенной фразе, еще не успев договорить ее до конца. Только бы не Ламборн, подумал я.
Но первое, что он произнес, было: «Береги мать».
– Да, конечно, – ответил я.
– Я имею в виду... после моей смерти. – Его голос звучал спокойно и ровно.
– Вы будете жить.
Он окинул меня равнодушным взглядом и сухо произнес:
– Ты в ссоре с Богом?
– Нет пока.
– Тебе пошло бы на пользу, Александр, если бы ты спустился со своей горы и воссоединился с людским родом.
Он предложил, когда женился на моей матери, взять меня на пивоваренный завод и научить делу. В восемнадцать лет, погруженный в хаотический мир красочных фантазий, не дававших покоя моему внутреннему зрению, я усвоил первый и очень важный урок гармоничных отношений между пасынком и отчимом: как говорить «нет», не причиняя обиды.
Я не был неблагодарным, и нельзя сказать, что Айвэн не нравился мне. Просто мы с ним были абсолютно разными людьми. Насколько я мог судить, он и моя мать были вполне счастливы друг с другом, и он очень заботился о ней. – Ты видел дядю Роберта на этих днях? – спросил Айвэн.
– Нет.
Мой дядя Роберт – граф, тот самый «Сам». Он каждый год приезжал в Шотландию в конце августа, чтобы поохотиться, порыбачить и принять участие в играх горцев. В каждый свой приезд он посылал за мной с просьбой навестить его. От Джеда я узнал, что дядя Роберт находится сейчас в своей резиденции, однако до сих пор он еще не пригласил меня к себе.
Айвэн скривил губы:
– Я думал, ему захочется повидаться с тобой.
– Немного погодя, надеюсь.
– Я спрашивал его, – сказал Айвэн и не сразу добавил: – Он сам тебе все скажет.
Я не испытывал любопытства. Сам и Айвэн знали друг друга уже больше двадцати лет. Их объединяла любовь к скаковым лошадям. До сих пор их питомцев тренировали в одном и том же месте, в Ламборне.
Сам одобрил брак между Айвэном и вдовой его горячо любимого младшего брата. Во время свадебной церемонии он стоял рядом со мной и сказал, чтобы я приходил к нему, если мне нужна будет помощь. У дяди было пятеро своих детей и еще он опекал полклана племянников и племянниц. Я чувствовал его поддержку после смерти отца.
Я полагался на себя самого, но сознание того, что дядя где-то рядом и всегда готов помочь, значило для меня немало.
– Мать думает, что вы беспокоитесь о Кубке, – сказал я Айвэну.
Он пожал плечами, не зная, что на это ответить, и спросил меня:
– Как это понимать? – Она боится, что из-за этих волнений вы хуже себя чувствуете.
– Ах, милая Вивьен, – глубоко вздохнул он.
– Что-нибудь не так в этом году со скачками? – спросил я. – Недостаточно число допущенных участников или что-то еще?
– Заботься о матери, – сказал Айвэн.
Мать права, подумал я, у него и правда депрессия. Подавленная воля, внешне выражающаяся в слабых движениях рук и отсутствии энергии в голосе. Вряд ли я мог бы чем-то помочь ему, если даже врачу не удавалось это сделать.
В комнату стремительно ворвалась тощая, как бильярдный кий, усатая и вся из себя деловая персона лет этак пятидесяти-шестидесяти. Расстегнутый пиджак темного костюма означал, по-видимому, что «бильярдный кий» по пути в клинику счел своим долгом на пять минут заскочить к своему пациенту.
– Доброе утро, Айвэн. Как дела?
– Хорошо, что ты пришел, Кейт.
Айвэн вяло повел рукой в мою сторону, я встал с вежливостью, привитой мне родителями, и был идентифицирован, как «мой пасынок».
Доктор Кейт Роббистон в знак уважения ко мне привстал и, смерив меня острым взглядом, задал мне еще более острый вопрос:
– Какие анальгетики вы принимаете?
– Аспирин.
Я купил его в аптеке на вокзале Юстон.
– Угу. – Усмешка. – У вас аллергия к другим лекарствам?
– Не думаю. Пожалуй, нет.
– Тогда попробуйте вот это. – Он извлек маленький пакетик из внутреннего кармана своего пиджака и протянул мне. Я с благодарностью принял предложенное мне средство.