Повезло – вернулись без потерь. Потом еще раз. И еще.
Но постоянно везти не может. В мае, в ходе очередной вылазки, я потерял своих ребят. Всех до единого. Парни погибли геройски. Погибли за Родину. А еще – ради того, чтобы я сумел уйти и доставить ценнейшие для командования сведения. И я не мог, не имел права их подвести. И дошел. Хотя без везения снова не обошлось – уцелел лишь благодаря партизанам. Именно тогда я в последний раз увидел живыми Михалыча и Юрку.
– О чем задумался, Николаич?
– Да так, о своем.
– Возвращайся. На прежний галс.
– Слушаюсь! Кстати, все хочу спросить: откуда в твоей речи столько морских жаргонизмов? Судя по твоим историям, ты человек сугубо сухопутный?
– Во-первых, каждый ленинградец по определению не может считаться сухопутным, ибо проживает в морском городе. А во-вторых… В 1956-м меня окончательно раскассировали из армии на берег. В чине военного пенсионера.
– По болезни?
– Угу. Диагноз: хрущевское слабоумие.
– Понятно. Попал под раздачу.
– Вскоре после будапештских событий. Ну да… Извини, не хочу говорить на эту тему, иначе придется за новой бутылкой дрейфовать… В общем, с годик вел сугубо паразитический образ жизни. А потом знакомые ребята из БМП [11] устроили сторожем в Стрельне, при яхт-клубе Кировского завода. Сутки через трое. Вот там-то я… Вишь, как оно вышло: в юности болел небом, а под
старость затянуло-затралило море. Моя старуха меня за идиота держит. А я, веришь-нет, мечтаю собственную посудину построить. Своими руками. Это меня дружок московский заразил. Андрюшка Некрасов, писатель. Знаешь ведь такого?
– Виктора Некрасова знаю. А вот Андрея… А что он написал?
– Якорь мне в глотку! Да «Приключения капитана Врунгеля» же!
– А, слышал. Но не читал.
– Два якоря мне в глотку! Это же лучшее произведение о море! Из тех, что у нас были написаны за последние лет эдак надцать.
– Но она ведь детская?
– Дюжина якорей мне в глотку! И чего? «Остров сокровищ» тоже детским считается. Что, и его по этой причине не читать?
– Как раз «Остров» регулярно перечитываю. А еще у меня есть приятель, у которого припасен обязательный к произнесению на любой пирушке тост. От капитана Флинта. «За ветер добычи, за ветер удачи! Чтоб мы всех имели, а не иначе!»
– Капитан Флинт никогда не говорил подобной пошлости, – скривился Михаил Васильевич.
– То есть?
– В каноническом тексте Стивенсона действительно произносится тост. Но не устами Флинта, который по сюжету давно мертв, а Джоном Сильвером. Вот только вторая строчка звучит как: «That we became cheerful and have grown rich!» То бишь если в рифму: «Чтоб зажили мы веселей и богаче!» Так что приятель ввел тебя в заблуждение.
– Благодарю за информацию. В следующий раз утру ему нос.
– Утри-утри. Но и «Врунгеля» прочти обязательно. Обещаю – получишь неописуемое удовольствие. Между прочим, Андрюха пару лет назад вошел в состав руководства одного московского яхт-клуба. Можно даже сказать, элитарного клуба.
– И в чем заключается элитарность? Если оставить за скобками отсутствие в Москве достойного для парусов моря?
Вопрос я задал с плохо скрываемым сарказмом, продиктованным извечным противостоянием и взаимной ревностью двух столиц. Удивительное дело: мой былой ленинградский период жизни длился всего несколько месяцев, тогда как в Москве обретаюсь преизрядно. Тем не менее Питер все равно люблю больше. Неужели все это лишь потому, что в городе на Неве я встретил и потерял Лену? Свою первую и единственную любовь. Ту, что, по определению Васильича, с большой буквы «Л».
– У них в яхт-клубе на балансе десятка полтора трофейных судов. Тех, что раньше принадлежали бонзам гитлеровской Германии. В частности, генералитету Люфтваффе и лично Еве Браун.
– Ого! Тогда вопрос снимается.
– Другое дело, из-за неправильной эксплуатации столичными горе-мореходами большинство судов давно не на ходу. А некоторые и вовсе списаны. Вот одну яхту, из таких вот, списанных, Некрасов и прикупил.
– Воспользовался служебным положением? – снова съязвил я.
– Можно и так сказать, – спокойно подтвердил Михаил Васильевич. – Однако заметь: Андрюха ей полный ремонт сделал. Самолично, на машинке, парус сшил. Восстановил полностью – хоть сейчас в кругосветку. Да только с именем прокололся. Взял и, недолго думая, назвал «Бедой».
– Почему «Бедой»?
– Прочтешь книжку – поймешь. И, представь, уже на третьей вылазке в Москву-реку яхта зацепилась вантами за линию электропередачи судоремонтного завода, вспыхнула и выгорела по ватерлинию. Так сбылось пророчество.
– Какое пророчество?