- Но ведь это по бумажке! - не выдержал Буратино. - Должен же быть и другой закон!
- А он и есть, - глазом не моргнув, подтвердил шпион. - Этот закон не писан. Искать его в книгах бесполезно. Он - внутри каждого из нас. По этому неписаному закону и живут все дураки. На которых и свет держится. Это закон добра и зла. Когда в ком-нибудь просыпается совесть, он начинает их различать. И поступает не по писанному закону, а по совести. Впрочем, это случилось и со мной...
Общение с дураками сделало свое дело. Глупость оказалась заразной. Чем старше он становился, чем выше было звание, тем чаще шпион начинал задумываться. Он находил, что дураки страдают безвинно. Он начал различать добро и зло. В нем заговорила совесть. Он внутренне переродился, а затем изменился и цвет его шкуры - стал белым, как сметана. А заодно покраснели у генерала и глаза - от бессоных ночей. Его разоблачили, лишили всех наград, осудили по закону беззакония за разглашение государственных тайн, измену партии и родине и бросили в зиндан. К страшным крысам-уголовникам, в расчете, что они его сожрут. Но вышло наоборот - он, обученный всяким подлостям, сожрал их. И с тех пор стал крысиным львом - крысой, которая питается только крысятиной. А заодно - и королем камеры...
- Как народный депутат я берусь вытащить вас отсюда! - гневно сказал Буратино. - Добро победит зло!
- Ты, Дурачино, сам отсюда сначала выберись, а потом других спасай! насмешливо сказала белая крыса и вдруг как-то странно поглядела на соседа по камере.
- Ты за меня не беспокойся! - не стал отмалчиваться Буратино. - Но прежде я хотел бы получить ответ: почему многие из вашего генеральского брата начинают жить по совести лишь тогда, когда их, больших начальников, отовсюду выпрут? Или когда они становятся генералами, или сами попадут в тюрьму?
- Понимаю, - ответила крыса. - Иначе не выходит: в нашей работе главное - это выжить без права быть собой. Но все меняется, когда со временем приходит понимание, что такая жизнь никому не нужна. И прожита зря - коту паршивому под хвост. А время задуматься появляется лишь тогда, когда ты большой начальник и у тебя все, кроме счастья, уже есть. А для счастья смысл нужен. Или когда угодишь в зиндан... Тогда и начинаешь задумываться: отчего все дураки такие счастливые?! Почему только у них бывает полное дурацкое счастье? А что тебя привело в зиндан? Что ты здесь ищешь? Например, я - ищу философскую истину. А ты? Можешь не отвечать. Но я тебя прекрасно понимаю - каждый народный депутат просто обязан немножко посидеть в тюрьме.
Буратино решил не таиться. И со свойственной ему прямотой рассказал, как из-за собственной нерадивости угодил в тюрьму, что Страна Дураков трещит по швам, а в парламенте все идет к утере общего языка.
- И в такое чудесное время мы сидим здесь! - воодушевился крысиный лев. - Ведь наступило время схватки!
Из дальнейших распросов король камеры узнал об индейце хопи. Буратино очень понравилось его выступление. Но его соседа интересовало совсем другое: с помощью языка хопи тот собирался вступить в общение с Центральным Компьютером и завербовать его на сторону восставших против несправедливых порядков народов.
- На своем огороде каждый равен воеводе! - поучительно сказал генерал и снова странно поглядел на Буратино. - А теперь не мешай - король думать будет!
Соседи по камере повалились на гнилую солому. Каждый из них погрузился в собственные мысли. Скучно, видимо, было и охраннику наверху, и он, чтобы развеяться, тихонько включил радиоточку, хоть это инструкцией и не допускалось. Передавали классику - арию собаки Баскервилей из оперы "Замок Баскервиль". Ее всегда транслировали, когда кто-либо из государственных злодеев переселялся в Мир Призраков. От этого собачьего вытья на душе у Буратино еще пуще заскреблись кошки. Ему вспомнилась родная каморка под лестницей, он представил себе папу Карло, и на глаза ему навернулись слезы - капельки пихтового масла. Что-то старик сейчас делает? Возможно, и у него сейчас глаза на мокром месте, хоть и совсем по другому поводу. Как раз подошло время варить луковую похлебку. Так что горе у старика было луковое, и рыдал он, раздевая луковицу, от счастья. А, может, он уже съел свою половину, накрыв кастрюльку с порцией сыночка крышкой и укутав курткой, чтобы не остывало? А сам предался чтению? У папы Карло были две книги, и обе - любимые. "Вообразим, что мы едим", говаривал он в голодные деньки и доставал тоненькую книжицу "Суп из хлебной корочки". А в праздники, когда положено было пировать, он всегда брал другую, потолще и предавался самому разнузданному чревоугодию называлась она "Триста блюд из картофельных очистков". Чтение гастрономических книг всегда его успокаивало. А мысленное обжорство насыщало. Все, решительно все можно было изготовить из очистков простого клубня! Более того, в них, если верить автору, содержалось все, чтобы пожиратель очистков чувствовал себя не только сытым и здоровым, но и самым счастливым в мире! Однако сколько папа Карло ни пичкал очистками Буратино, сколько ни давился ими сам, счастливее ни шарманщик, ни его чадо себя не чувствовали. Буратино помнил, как на сердце у отца от этого становилось неспокойно, как в голову лезли черные мысли... "Постой, - отложил как-то в сторону книгу старый шарманщик. - Если столь полезны очистки, то сколько всего этого должно быть в клубне?!" Но о клубнях книга умалчивала. Да и существовали ли они? "Если существуют очистки, - размышлял он вслух, следовательно, есть и клубни. Иначе, если бы не речка - не было б моста, если б не овечка - не было б хвоста... Но куда же в таком случае деваются клубни? Кто же поедает их, если я питаюсь очистками?!" Папа Карло припоминал, что при царе Горохе вроде бы ел клубни. Но на память он не полагался. Логика была надежнее. Ведь в память могут закрасться любые фантазии: голодной куме - хлеб на уме. И тогда папа Карло решил размышлять как бы по сходству. Взять хотя бы древесину. Из нее изготовляют много полезных вещей. К примеру, мебель. Из древесных опилок. Но если есть опилки, есть и древесина, которую где-то и для чего-то пилят. Но возникает вопрос: где и для чего? И для кого, если дуракам оставляют только опилки?! Не сойти с ума старому приятелю помог столяр и плотник Джузеппе по прозванью Сизый Нос. Он работал на оборонных заводах, именуемых в народе "почтовыми ящиками" для секретности, и кое-что знал. "Строевой лес, конечно же, идет в строй - на укрепление армии, на оборонные нужды! как-то за бутылочкой рассказал он. - А отходы от производства деревянных солдат идут на нужды населения." "Это все хорошо, - кивал шарманщик. - Но кто все-таки ест мои клубни?!"
"Бедный папочка!" - с нежностью подумал Буратино. Он представил его себе усталого, с ног до головы покрытого синими номерками, которые на нем ставили в разных очередях за разными вещами. Как-то в бане он увидел, что эти номерки покрывают папу даже в тех местах, которые обычно не показывают - что поделаешь, такова жизнь рядового дурака! А, может, папа волнуется, сердится, обещает снять с него стружку?! А когда Буратино найдется, так обрадуется, что забудет это сделать? А, может, сидит у профессора кислых щей и гадает на него на кофейной гуще?
Ария прекратилась, и по заявкам радиослушателей зазвучало соло Барабашки из симфонии "Полтергейст". Она всегда была близка Буратино по духу - ведь полтергейст, который поселился в мастерской Джузеппе, вот уже многие годы жил и в нем. Буратино сам удивился тому, сколько нежности он испытывает при одном воспоминании о столяре! Ведь если старый шарманщик для него отец родной, то Джузеппе, выходит, мать! Ведь это он дал ему путевку в жизнь и, как любая мать, подыскал ему папашу получше! Как жаль, что и он нынче дурью мается! С тех пор, как в Стране Дураков все начали делать не из древесины, а из опилок, Джузеппе сидел без работы и дни напролет играл смычком на пиле. Этим он травил душу не только себе, но и всей округе. Все соседи умывались слезами. Пила старого плотника ныла жалобнее, чем собака, у которой умер хозяин, а ее закрыли дома злые люди, чтобы не брать на кладбище, дабы она не подпевала оркестру. Поговаривали, что он со своей пилой и вовсе подастся в бродячие музыканты - иначе говоря, по миру пойдет с протянутой рукой. За это мастер возненавидел Перестройку и расчитывал, что она будет идти чем дальше, тем хуже, а когда для усмирения дурацких бунтов потребуются войска, этот зазнавшийся плотник, этот выскочка Урфин Джюс вспомнит старину Джузеппе, положит конец конверсии и подбросит ему матерьяльцу на изготовление дюжины-другой деревянных солдат. Уж тогда Джузеппе постарается! Уж тогда он покажет себя! И дело не только в сказочных барышах, которые приносят военные заказы. Дело было в самом Джузеппе: он изрядно истосковался по работе, по возможности приложить к чему-то свои умелые руки, по запаху кудрявой стружки. Он готов был работать и даром, лишь бы подержать в руках кусок настоящей доски или вспомнить, как выглядит настоящее бревно... Вот жизнь! Сидеть бы старине Джузеппе в выпивошном доме на старости лет за стаканом доброго вина. Так и того в стране нет. Вырубили виноградную лозу, чтобы дураки вели трезвый образ жизни. Женщины торжествовали: старые дураки меньше тратиться будут. А вышло наоборот: пили по-прежнему, а тратили больше. И страна на глазах обнищала вконец. Так дуры, воюя с мужьями, сами опростоволосились, а пьяные деньги поплыли рекой в министерство финансов товарища Бессмертного. В его бездонные сундуки. "Выйду на волю, - поклялся Буратино, - пойду в закрома родины и как депутат куплю старику бутылочку. Ему, старому и убогому, никто, кроме меня, не поднесет."