Местами ручей низвергается вниз маленькими водопадами, а в одном месте он проточил глубокую воронку. Осторожно спускаюсь по выглаженным водой камням, цепляясь за небольшие выступы. Раскаленные солнцем скалы пышут жаром. Налетает ветер, срывает шляпу, несет ее почти вертикально по воронке вверх, поднимает на десятки метров. Потом, обессилев, стихает. Шляпа, медленно кружась, падает к ногам.
Скалы расходятся в стороны, впереди небольшой тугайный лесок и река Чарын в высоких, обрывистых и неприступных скалах. Вот они, наконец, мои каньоны! Здесь давно не ступала нога человека.
У выхода из ущелья — развалины сложенного из камней очень старого строения. А у последнего водопадика полусгнивший и расколовшийся от времени деревянный выдолбленный из целого ствола желоб. По нему вода подавалась в тугайный лесок, и здесь когда-то очень давно, быть может около 100 лет назад, орошался небольшой участок земли. Кто раньше жил в этом глухом уголке?
Роща туранги у места впадения ручья в Чарын — отличное место для бивака. В густой тени прохладно, хотя вокруг полыхает яркое солнце и нестерпимо жарко. Шумит река, волны катятся буграми через камни, и кое-где, налетая на самые большие из них, вода пенится каскадами брызг. А вокруг тишина, безлюдье. Высоко в небе над каньонами кружат два орла, высматривая добычу.
Я вспомнил, что еще возле ручья надо было бы в черной земле, удобренной растительностью, накопать дождевых червей. Без них не поймать рыбы, а без нее нам обоим с собакой не хватит продуктов. Пришлось привязать повыше на дерево рюкзак и отправиться назад. К счастью, скоро нашлось хорошее место с дождевыми червями. А еще через час на сковородке уже шипит и жарится на подсолнечном масле моя первая добыча, и Зорька, потягивая носом воздух, ловит запахи ароматной еды.
Везде клещи. Они сидят на траве незримые, раскинув в стороны цепкие ноги, и ждут жертв. А их не так уж и много, и Зорька пользуется вниманием кровопийц. Попав на нее, они не впиваются сразу, а подолгу бродят по телу и присасываются на веках, на темени, на ушах. Меня же клещи не трогают. Но моя негодная собака! Охотничья страсть не дает ей покоя. Вечно она в движении, всюду надо сунуть свой нос, вынюхать, выследить, разузнать. Зорька — большая любительница рыть норы и, взявшись за дело, трудится долго и азартно. Лихорадочно работает лапами, сзади струйками вылетает земля. Уши, глаза, голова, мокрый нос — все перепачкано землей. Однажды повстречался особенно озорной суслик, он шипел на собаку, бросался землей, быть может, даже слегка укусил за нос. Зорька визжала от ярости, лаяла и с остервенением рыла землю.
С тех пор она особенно сильно пристрастилась к норам, и отучить ее от них было невозможно.
Вчера я оставил собаку с вещами, а сам отправился бродить вокруг в поисках насекомых. Через час на месте моих вещей виднелся бесформенный бугор земли. Рядом с ним рыла нору, выбрасывала землю, визжала и захлебывалась Зорька.
Вот и сейчас, после отличного обеда, лежа в тени деревьев у ручейка, я вижу, как собака отправилась к норам, на пригорке, она вдруг взвизгнув, подпрыгнула высоко. Неужели нашла что-то особенное? Неохотно я выбираюсь из прохладной тени, спешу к незадачливой охотнице и вижу на ее носу маленькую капельку крови. Что-то зашуршало в кустах терескена, мелькнуло коричневой тело змеи.
Я успеваю прижать ее палкой к земле. С неприязнью вижу ее глаза с продолговатыми, как у кошки, зрачками и короткий хвост. Сомнений нет, это ядовитый щитомордник.
Что же с собакой? Будто чувствуя, что дела далеко не так уж хороши, она с виноватым видом, такая необычно смирная и тихая, прилегла возле вещей; быстро помахивая коротеньким хвостиком, взглянула на меня и отвела глаза в сторону.
— Возможно, — будто говорил ее взгляд, — мне несдобровать, хозяин. Но как я могла отказать себе в удовольствии понюхать норку?
Что же я замешкался? Скорее за полевую сумку! Там в пробирке марганцовка. Сперва надо выдавить яд. К счастью, из ранки выделяется несколько капелек крови. Раствор марганцовки не нравится собаке. Она хрипит, старается выплюнуть противное питье. С укором смотрит на меня, отворачивается, обижается. С большим трудом я вливаю в рот две кружки лекарства.
Теперь придется дневать. Бедный мой четвероногий друг! Неужели это его последнее путешествие? Тогда мне будет не до каньонов Чарына.
Морда собаки пухнет с каждой минутой. Скоро голова спаниеля становится необычной, напоминая бульдожью. Отечность очень сильна. От легкого нажатия пальцем на месте опухоли остается заметная ямка. Собака притихла. Иногда встанет, вяло подберется к реке, попьет воду и, возвратившись на место, почти падает на землю.