– Почему все кричат? – спросила Шестнадцатая.
– Это всего лишь призрак. – Лисе встречалось слишком много мертвецов, чтобы они настораживали ее больше, чем живые люди. Не шелохнулись и ронины, но лица их застыли в благоговении – перед смертью и теми, кто возвращается из ее царства.
Бастард оказался прав, заслонив Уилла. Не обращая внимания ни на кого, кроме брата Джекоба, призрак медленно приближался к нему – беззвучным, невесомым шагом. Джекоб, как и гоил, обнажил саблю, но в помощи Уилл не нуждался. Отодвинув Бастарда, он неподвижно ждал призрак. Нефрит проявился совершенно естественно: так на солнце кожу покрывает загар. И на каменеющем лице Уилла не было заметно и тени страха. Только вина. И боль.
– Как тебе мир без моей темной госпожи, палач фей? – Призрачный юноша остановился перед Уиллом. Казалось, что слова слетали не с его губ. Эти слова, пропитанные солью и влагой, будто шептал ветер, и сотканы они были из гнева.
– Скажи тем, для кого ты ее убил, что она не забыта! И услышь обещание Хитиры: никогда больше в твоей жизни не будет радости, потому что я буду ждать тебя в твоих снах.
Лиса встала рядом с Джекобом, и призрак окинул ее внимательным взглядом, смысла которого она не понимала. Нить на ее запястье сделалась прохладной, как роса, тогда как гнев на прозрачном лице юноши сменился улыбкой. Склонившись перед Лисой так низко, что она едва не ответила на поклон, мертвец со вздохом растворился в воздухе. Вместо него появился черный мотылек размером с ладонь Лиски с белыми, как череп, пятнышками на потрепанных крыльях, и, вспорхнув прочь, затерялся в парусах.
Нефрит на коже Уилла исчез так же быстро, как и появился, а гоил настолько грубо прикрикнул на всех, кто в замешательстве по-прежнему глазел на него, что они, понизив голос, продолжили обсуждать происшедшее на другом конце парома. Понял ли кто-нибудь из них, кого имел в виду мертвец, говоря о своей темной госпоже? Вероятно, нет.
Ронины наблюдали за появлением призрака с той же невозмутимостью, с какой выслушивали сигналы тревоги впередсмотрящего, но преображение Уилла явно впечатлило их гораздо сильнее. Они не выпускали его из виду и, похоже, задавались вопросом, в каком родстве он с гоилом. А кем теперь считает себя сам Уилл – гоилом или человеком?
Бастард не воспринимал призраков с таким же бесстрастием, как ронины. Саблю в ножны он возвращал нетвердой рукой.
– Полагаю, ты узнал его?
Уилл кивнул.
Как тебе мир без моей темной госпожи, палач фей?
Развернувшись, он пошел к паланкину, словно там его ждала единственная опора.
Джекоб прислонился спиной к поручням. Он уже сильно страдал от морской болезни. Он ненавидел путешествовать на кораблях, но его бледность была явно связана и с появлением мертвеца.
– Чей это был призрак? – спросил он у Бастарда. – Выкладывай уже. У тебя же прямо язык чешется рассказать.
Бастард сунул что-то в рот. Он тоже избегал смотреть на волны. По слухам, гоилы выращивали какие-то грибы, смягчающие водобоязнь.
– Этот-то? Да кучер Темной Феи. Кажется, при жизни он был ей любовником. Он пытался ее защитить, но твой брат хорошо прицелился.
Лиса закрыла глаза. От нити на запястье ее по-прежнему знобило, как на морозе, и на какой-то миг ей почудилось, что в грудь вонзается стрела арбалета. Темная не нашла способ спастись, потому что до последнего доверяла Уиллу? Ее кучер, наверное, знал ответ. Как же холодно!
Ветер крепчал, словно призрак, исчезнув, оставил им свой гнев, и Джекоб ругался последними словами, когда корабль нырял носом в волны. «Проклятье, Лиса! – говорил его взгляд. – Я не хотел в Нихон».
– Я думал, мотыльки умерли вместе с Темной, – сказал он.
Они были ее смертоносными спутниками и вроде бы душами ее мертвых возлюбленных.
– Может, кучер был ее любимчиком и она еще успела снабдить его какой-то защитой, перед тем как твой брат… – Бастард изобразил человека, стреляющего из арбалета.
Джекоб поискал взглядом Лису, будто она могла уберечь его от видений, вызванных пантомимой гоила. Лиса не рассказала ему, что видения часто посещают и ее, с тех пор как она подобрала нить, которую нашла рядом с мертвой Феей. Видения подкарауливали в зацветших прудах и ручьях, даже в порту, в грязной воде, омывавшей паромный причал. Лиса видела не только кончину Феи. Иногда – озеро с лилиями и остров, где Темная жила со своими сестрами, пока не оставила их ради Кмена. Кмен. Порой вода показывала Лисе короля гоилов так явственно, что она оборачивалась, ища его. Почему Лиса не рассказывала Джекобу об этих видениях? И о том, что иногда будто бы чувствует стрелу арбалета в груди? Потому что знала, что он скажет. Лиса, выбрось золотую нить! Но она не могла просто взять и выбросить ее. Она водила пальцами по нити, пока Джекоб с Бастардом спорили о том, как им защитить Уилла от призрака. Она часто ловила себя на том, что водит по золотой нити пальцами. Она ощущала в ней жизнь, красоту, силу и любовь. Прежде всего любовь. И порой Лисе казалось – за это Джекоб наверняка поднял бы ее на смех, – будто нить защищает то, что оставила после себя Темная Фея: всю любовь на свете, и ту, что есть у них с Джекобом, тоже.