Ничего общего с тем, что имеется теперь налицо в богатой, венчанной золотыми маковками лавре, не было тогда. По свидетельству известного Иосифа Волоколамского, жившего сто лет позже, нищета в Сергиевом монастыре была так велика, что книги писались не на пергаменте или хартии, а на берестах; не всегда хватало инокам пшеницы для просфор, которые, начиная от молотьбы пшеницы, Сергий любил изготовлять сам; оказывался недостаток фимиама для каждения, недоставало воска для свеч, которые опять-таки скатывал сам игумен, и вместо свеч и лампад зачастую горели при богослужении лучины. Реликвиями этого далекого времени являются хранимые в лаврской ризнице деревянные сосуды, употреблявшиеся Сергием при священнодействии, и его простое крашенинное облачение. В этой именно бедной ризе с убогим посохом Сергия и древнейшим крестом его в руках, имея на груди старую бедную панагию, а на голове более чем убогую митру, которую носил еще преподобный Дионисий, митрополит Платон, окруженный всем золотом, всем великолепием своего клира, встречал однажды Державных Посетителей Лавры; этому именно митрополиту Платону обязана Лавра наибольшим своим великолепием.
Прошло еще десять, двенадцать лет, — дремучие леса, окружавшие юную обитель, все еще существовали, и только мало-помалу, благодаря бежавшей в народе славе Сергия, пустыня стала давать прогалины и, наконец, подле самого монастыря проложена большая торная дорога в северные города. Тогда к обители стали прибегать не только простые люди, но бояре и князья; слухи о воскрешении преподобным мертвого ребенка, об исцелении бесноватого вельможи, о вызове им из земли ключа живой воды, не достававшей обители, служили к тому, что дороги к монастырю становились людными, шло заселение местности, и, наконец, еще при жизни самого Сергия поселенцы «исказиша пустыню и не пощадеша, и составити села и дворы многи. Если принять в расчет, что во время земного бытия Сергия учениками его основано до 25 монастырей, а вообще от Сергиевой обители и её подвижников возникло впоследствии до 70 монастырей, повсюду сеявших веру, труд, грамотность и развитие, то одно уже культурное значение насаждений Сергия чрезвычайно велико.
В длинном ряду многочисленных легенд и преданий, унизывающих жизнеописание Сергия, есть, между прочим, одно, очень красивое, вполне ясно обрисовывающее эту именно сторону деятельности монастыря. Вот это предание.
Стояла тихая летняя ночь над обителью, и преподобный Сергий в келье своей стоял на обычной молитве; молился он, на этот раз, за духовных детей своих, за братию, и неожиданно слышит голос, зовущий его: «Сергий». Открыв волоковое оконце кельи, как бы на чей-то простой зов, видит он сквозь листву древесную все небо объятым неописуемо-прелестным светом и по свету этому, по всему монастырю, вдоль всей его ограды, летают какие-то красивые, невиданные им птицы и поют, поют необычайно сладостно! Неизвестный голос объяснил Сергию, что так именно умножится число учеников его. Тотчас же оповещенный об этом видении самим Сергием, один из братии успел увидеть только частицу этого убегавшего прелестного явления, этого непонятного, таявшего в ночи света и услышать несказанно сладко распевавших невиданных птиц...
Сергию минуло пятьдесят лет, когда, по желанию вселенского патриарха и митрополита, введено в обители общежитие. Пришлось устроить особые помещения, назначены: келарь, духовник, экклесиарх[31] и пр.; употреблявшийся прежде в обители устав студийский, как более простой, заменен уставом иерусалимским, требующим достаточного числа священников, имевшихся уже в обители. Сергий требовал от братии беспрекословного послушания и находил необходимым, чтобы даже поступь монахов была тихая и спокойная, с наклоненной головой, и чтобы наружность вполне соответствовала внутреннему смирению. Позже Иосиф Волоколамский, взявший себе Сергия за образец, определяет даже то, как стоять монахам на молитве: «стисни свои руде и соедини свои нозе и очи смежи и ум собери» и прибавляет, что, когда смотрят миряне, «тогда паче». Одновременно с устройством в обители общежития, введено в ной странноприимство, отличающее ее и до сих пор.
Если Сергию не удалось отклонить от себя игуменства, то другой, гораздо высший сан духовный, а именно предложение, сделанное ему митрополитом Алексием, посвятить его в епископа, а засим принять после него и престол митрополичий, игумен Сергий отклонил. Этот отказ вовсе не означал того, чтобы преподобный, посвятивший всего себя молитве, подвигу и устроению обители, как бы чуждался соприкосновения со светской жизнью. Вовсе нет; там, где благо народа и православие требовали этого участия, оно проявлялось полной мерой, и в этом отношении стоит Сергий превыше многих, если не всех, деятелей церкви нашей и очерчен на историческом горизонте великой, поразительной своеобразностью.