Около семи часов утра, 2-го июля, тронулись дальше и остановились близ деревни Подпорожье; отсюда предстояло сделать в экипажах девять верст до Филимонихи, затем переехать на правый берег реки Водлы к деревне Гурьевой, от которой, опять-таки в экипажах, оставалось до Пудожа всего полторы версты. В той части реки Водлы, которую миновали на лошадях, есть Мневский порог, в 1/2 сажени падения. если бы не он, то Пудож был бы соединен с Онежским озером водным путем; местное земство ходатайствует об осуществлении этого пути и, согласно сообщениям некоторых местных жителей, расстояние от Невы к Архангельску было бы сокращено на триста верст, и транзит трески, семги и льна не должен бы был давать крюк на Вытегру. Шлюзование стоило бы около 80.000 рублей; производительность этой затраты подлежала бы, впрочем, обсуждению. В навигацию 1884 года ходили между Вознесеньем и Подпорожьем пароходы купца Фогеля, но, за смертью его, рейсы прекратились, и возобновления их здесь желают очень сильно. Говорят, что, благодаря своему отчужденному положению, Пудож замирает иногда совершенно, и бывают дни, что на рынках его ни мяса, ни рыбы достать нельзя.
Нельзя было не вспомнить «двигающегося леса» в Шекспировском «Макбете», когда, сойдя с парохода, сели в экипажи для переезда в Пудож и взглянули на себя. Единственной слабой защитой против одолевавшего дневного «гнуса», против необозримых полчищ шмелей, шершней, ос и оводов, было то, что, нарвав древесных веток, окружили себя имя, понасовав куда только было возможно, во все отверстия экипажей, и безостановочно отмахиваясь. В жгучих лучах июльского солнца, в густых облаках горячей пыли, «гнус» становился дерзок до невероятия; сентиментальное жужжание ночных комаров сменило резкое, сердитое жужжанье более крупных особей. Что должны были испытывать бедные лошади, можно себе вообразить, так как «гнус», однажды впившись в коня и насытившись его кровью, не отпадает даже при непосредственном прикосновения к нему кнута или ерзающей по коню сбруи: он упитывался, наслаждался в полном смысле этого слова, до смерти.
Около 91/2 часов утра вдали показался Пудож, стоящий на холмистом берегу Водлы и отделенный от реки небольшими заливными лугами. Время прибытия путников в Пудож совпало со столетием существования города. В одном из официальных описаний говорится, что городок стоит на трех реках: Водле, Пудоге и Журавке и трех озерах, и что он живописен. Расположен он на холмах действительно не дурно и сравнительно чисто, благодаря пескам. Есть ли какое-либо историческое прошедшее у Пудожа? Несомненно есть, но оно так же скромно, как и судьбы реки Водлы, на которой он стоит. Учрежден он Екатериной II в 1785 году из села Пудога, при Павле I упразднен, при Александре I восстановлен. В конце XVII века был он известен, как место особенного распространения раскола. Церквей в нем две. Собор во имя Св. Троицы, внутренность которого покрыта деревянным куполом, окрашенным в голубую краску, состоит из двух церквей: летней и зимней, отделенных одна от другой каменной стеной, и обе они с деревянными резными иконостасами; другая церковь города — кладбищенская. Жителей в Пудоже 1.426 человек; доходы — 3.951 руб., расходы — 3.951 рубль, то есть полнейшее совпадение; запасного капитала всего 1.061 рубль, и неудивительно, что Пудож считается одним из беднейших городов не только Олонецкой губернии, но и вообще России. Говорят, будто имя города идет от реки Пудоги, а Пудога названа так потому, что плыла по ней когда-то какая-то дуга в один пуд весом. Это, конечно, осколок какой-то легенды, свидетельствующий разве о том, что Пудож изобиловал когда-то лесами. Еще в 1828 году тогдашнее министерство финансов ходатайствовало о допущении пудожских подрядчиков к заготовке леса «не согласно узаконениям», и леса поредели.
В Пудожском уезде 29.000 жителей; главное дело — льноводство, но оно все-таки не превышает годовой продажи на 15.000 руб. в самом уезде; лен этот — хороших качеств и известен в продаже под именем «Корелки»; цена его здесь от трех до пяти рублей пуд, а в Петербурге — около восьми рублей.
Посетив земское училище и богадельню на 26 человек, устроенную на средства местных купцов, братьев Малокрошечных, мужскую и женскую земские больницы, около трех часов пополудни, путники направились обратно на Гурьево и Подпорожье. У пристани ожидал их пароход и знакомые из горького опыта назойливые «гнусы». Путешественники взошли на палубу, запасшись достаточным количеством ветвей; комары и оводы, не покидавшие их даже в доме, и облипавшие потолки и окна его живыми, жужжавшими коврами, тут, под брезентом палубы, при полнейшем отсутствии ветра, при тридцатиградусной жаре, сделались невыносимыми. Необозримые, блестящие полчища их устремлялись к пароходу от обоих лесных, болотистых берегов реки и провожали неуклонно, безостановочно, до невероятности дерзкие и изворотливые. Тут, в этих тихих, забытых странах применяется обмазывание рабочих людей, во время занятий, дегтем, как единственное средство защиты. Пассажиры надеялись, что, оставив реку и выйдя в открытое озеро, они немедленно избавятся от гнуса, но это было на долгое время тщетною надеждой. Оводы и комары как будто выползали откуда-то на самом пароходе и провожали его не один час времени. Невольно припомнился рассказ таможенных солдатиков на Белом море о том, что местные комары терзают их даже на открытой воде; комары прячутся в карбасе на берегу, скрываются в дождь и ветер; но стоит только установиться погоде, и они тут как тут, несмотря на стоверстное расстояние, отделяющее карбас от матерой земли.