Видимо, о чем-то похожем думал и Бонапарт. Он вздохнул и произнес:
– Ах, Андре, если бы вы знали, насколько нынешняя армия не похожа на ту, которая была при якобинцах. Конечно, тогда легко было потерять голову в случае военной неудачи – находились у нас слишком бдительные граждане, которые обвиняли проигравшего сражения генерала в измене. С другой стороны… Я вспоминаю Итальянскую армию, которой мне пришлось командовать во времена Директории. Интенданты бесстыдно разворовывали военное имущество, некоторые части месяцами не получали жалованья. Мне пришлось применить жестокие наказания к таким ворам. Многих из них расстреляли. Но, несмотря ни на что, солдаты рвались в бой. Они писали жалобы, заявляя, что другие части чаще, чем они, участвуют в сражениях. Эх, какие это были люди! Французы – прирожденные воины. Надо только правильно ими командовать. Тогда они проявят то, что у нас называют «элан виталь» – всепобеждающий порыв. Для них не будет существовать никаких преград.
– Да, но ведь война – это не только штыковые атаки под звуки «Марсельезы», – заметил я. – Мы, русские, считаем, что это каждодневный труд. Кровавый, опасный, когда надо просто удержать свое место в строю и не бежать, увидев многочисленного и сильного врага.
– Знаю, Андре, знаю, – вздохнул Наполеон. – Когда надо, мои храбрецы стояли насмерть, отражая атаки австрийцев, пруссаков, турок, мамлюков. Да и атаки ваших солдат, Андре, им тоже приходилось выдерживать.
– Я полагаю, что части, которыми будет командовать генерал Лекурб, будут сражаться так же стойко, как и русские.
– Вы правы, Андре. Французы любят соревноваться в доблести со своими союзниками. Думаю, что и на этот раз все произойдет именно так.
17 (29) сентября 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Дарья Иванова, бывшая студентка, а ныне кавалерственная дама
Я, кажется, начинаю понимать папу. Не зря он все время говорил мне: «Там, где ты, Дашка, там жди неприятностей!» Может, он и в самом деле прав? Действительно, получается, что я, словно магнит, притягиваю к себе бандитов, налетчиков и прочие приключения на филейные части моего тела?
Взять хотя бы сегодняшний случай. Ну, пошли просто погулять по Летнему саду в весьма приличной компании. И погуляли… Стрельба, поножовщина и окровавленные злодеи. Слава богу, что никто из наших не пострадал. А ведь запросто мог. Вот только Варьку долго еще трясло – я даже испугалась, что для дамы на сносях такие вещи явно противопоказаны и могут привести к выкидышу. Но все вроде обошлось.
Зато по возвращению в Михайловский замок всем нам досталось по первое число. Сначала от моего отца, потом от генерала Баринова, а потом все пошло по нарастающей. Кончилось же все тем, что все мы (за исключением Барби) оказались пред лицом разгневанного императора, который дал волю своим чувствам. Правда, ногами он не топал и не орал, как оглашенный. Но разных неприятных слов нам всем пришлось выслушать немало. Влетело по первое число Саше Бенкендорфу, Герману, ну и мне, конечно.
Правда, когда гнев самодержца достиг апогея, в кабинет Павла вошел Василий Васильевич с результатами предварительного допроса пойманных бандюков. И многое стало нам понятно.
Как оказалось, причиной нападения в Летнем саду с целью захвата моей особы стала болтливость кое-кого из царских слуг. Эти обормоты в золоченых ливреях прислушивались к тому, что мы обсуждаем, не обращая внимания на окружающих. Слуги же потом пересказывают услышанное другим, изрядно добавляя от себя то, о чем и речи не шло.
Помнится, что с неделю назад в разговоре с дядей Димой я подсказала ему идею использовать во время зимнего перехода через Ботнический залив буера. Эти незамысловатые и простые парусные яхты на полозьях были хорошо известны и во времена императора Павла Петровича. Правда, пока они больше похожи на обычные суденышки, скользящие по льду под парусами. В России их начали строить еще при царе Петре Великом, который обожал все голландское (буера – чисто голландское изобретение).
Но вот такие суденышки, управляемые парусами и развивающие немалую скорость на льду, в годы Великой Отечественной войны активно использовали для ведения боевых действий на Ладоге и Финском заливе. Разгоняясь до скорости 60–80 километров в час, буера могли перевозить на своих платформах шесть-десять человек, или до полтонны груза.
Построить же буер было проще простого, а сшить для него паруса – для нынешних моряков вообще плевое дело.
В свое время я еще в школе подготовила реферат о подвигах наших буеристов в годы Блокады. Мне посчастливилось лично пообщаться со многими из тех, кто охранял на Ладоге Дорогу жизни, вел разведку на Финском заливе, перехватывая вражеские разведгруппы. Поэтому, думая об обеспечении прибрежного фланга нашей армии, наступающей зимой по льду на Аландские острова и побережье самой Швеции, я вспомнила об этих небольших и скоростных корабликах.
На них можно было за считанные часы домчаться до шведских берегов, высадить там наших разведчиков и вернуться назад. Полтонны – это, конечно, не очень много, но десяток буеров может подвести наступающим войскам пять тонн боеприпасов и продовольствия, забрать раненых, привезти срочный приказ. Словом, эскадра буеров могла бы оказать огромную помощь русской армии. Набрать рулевых можно из числа петербургских яхтсменов, сами же буера строились быстро, благо леса и парусины у нас хватало.
Во время обсуждения моего предложения с дядей Димой кто-то из не в меру любопытных лакеев услыхал то, что ему знать не положено. И ровным счетом ничего не понял. Но до него дошло, что мы готовим какую-то «вундервафлю» для супостата. И в тот же день он разболтал услышанное во время выпивки своим приятелям. Те передали эту «сенсацию» дальше. Словом, когда вражеские агенты (а их при всей героической работе нашего СМЕРШа в Питере еще немало) доложили о ней своему начальству, было решено похитить не в меру шуструю девицу (то есть меня), доставить ее в место, где можно было поговорить с ней по душам, и там окончательно уяснить, о чем, собственно, идет речь.
Самым хреновым для нас было то, что пойманные злодеи сообщили нам о том, что британская агентура успела окопаться в Стокгольме и, при полном содействии своих шведских коллег, начала активно работать против нас. Сие означало, что король Густав сделал окончательный выбор. Значит, войне быть, причем начнется она в ближайшее время.
Услышав весьма неприятное для себя известие, Павел запыхтел от злости и велел генералу Баринову установить слежку за подданными Швеции, дабы они не очень вольготно чувствовали себя в столице Российской империи.
– Господа, вы правы, – сказал он. – Шведскую проблему стоит решать, и как можно быстрее. Василий Васильевич, вы, кажется, что-то еще желаете сообщить нам по этому поводу?
– Да, государь, – Патрикеев положил на стол большую кожаную папку, которую он держал под мышкой. – У меня есть некоторые соображения на сей счет.
– Вы готовы изложить их прямо сейчас, или для этого вам понадобится некоторое время? – спросил император.
– Я готов, государь, – ответил Василий Васильевич. – Мы можем, наконец, разрешить проблему, связанную с государством, которое на протяжении многих веков воевало с Россией. Причем сделать все так, что войн со Швецией у нас не будет лет двести. А может, и поболее того…
– Вот даже как? – удивился император. – Тогда я весь внимание…
17 (29) сентября 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Василий Васильевич Патрикеев, журналист и канцлер Мальтийского ордена
Я не спеша раскрыл папку и достал из нее лист бумаги, на котором было нарисовано дерево с множеством ветвей.
– Ваше императорское величество, – начал я, – для начала хочу вам напомнить о ваших родителях, кои принадлежали к славным династиям, правящим в Европе. Начну с вашего почтенного батюшки. Матерью его была дочь российского императора Петра Великого Анна Петровна. Отец же, герцог Гольштейн-Готторпский, был сыном шведской принцессы Гедвиги Софии Августы, дочери шведского короля Карла XI и сестры главного соперника вашего царственного деда, шведского короля Карла XII.