А уж на Руси появился такой герой, с именем, как удар меча — Ермак. Подстрекаемый промышленниками Строгановыми, сей славный сын отечества собрал вокруг себя дружину «буйственную и храбрую», с которой и переволок казацкие челны через Камень и сбросил их на сибирскую сторону в неторопливые воды Туры.
Слышал атаман о Золотом шайтане, которому к приходу казаков в Искер продолжали еще поклоняться необращенные татары и югричи. Ермак дальновидно не насаждает православия в занятых землях и терпимо относится к иноверцам, но понимает необходимость захвата в полон золотого кумира, обладание которым дало бы ему неограниченную власть над его почитателями.
И вот, весной 1583 года из Искера, столицы покоренной Сибири, казаки отправляются на север, к иртышскому устью, собирать ясак с покоренных, воевать еще не покоренных и искать Золотую Бабу. В Демьянском (Нимьянском) городке казаки обложили Золотую Бабу, но захватить не смогли. Упорно бившиеся остяки сумели ее запрятать.
Немудрено, что иностранец Джильс Флетчер, бывший на севере России как раз в это время, не нашел ее на прежнем месте в устье Оби и с огорчением записал в своем сочинении «О государство русском»: «…Но что касается до рассказа о Золотой Бабе или Яге-бабе, о которой случалось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что она есть кумир в виде старухи, дающей на вопросы жреца прорицательные ответы об успехе предприятия или о будущем, то я убедился, что это простая басня».
Почти столетие простояла в Белогорском капище в устье Иртыша золотая богиня, ставшая Яхой-бабой (от ненецкого «яха», хантыйского «ега», «ёган», «юган», «аган», что значит — река), пока от новой угрозы не пришлось ей перебираться в непроходимые дебри на реке Конде.
Весной 1716 года тобольский митрополит Филофей Лещинский (схимомонах Феодор) по предписанию Петра I прибыл с миссией в Нахрачинские юрты в среднем течении Конды — село с церковью, но почитающее древних идолов. Настроенные против миссии вогулы во главе с горбатым шаманом Нахрачем Евлаевым, не желая отступать от своей веры, то угрожали миссии, то предлагали, окрестив и возложив на идола крест, поставить его в церкви среди икон. Когда переговоры не принесли успеха, нахрачевцы внешне приняли христианство, а в душе остались язычниками. «Нахрачевцы, — писал протоиерей Сулоцкий, — были самые лукавые из новокрещеных, отдавая Филофею (Федору) своего идола, отдали ему подмененного, а своего многочтимого укрыли в лесу».
Шаман Нахрач поплатился за это жизнью, став одной из жертв Яхи-бабы.
Сокровенное место, где обрела свое новое пристанище Золотая Баба, охранялось стражей в красных одеждах.
Никто, кроме главного шамана, не имел права входить в кумирню, чтобы узнать волю идола, который, по словам вогулов, если требовал жертвы, то издавал голос младенца. Неизвестно, слышал ли этот крик отважный полковник Григорий Новицкий из свиты Филофея Лещинского, упорно искавший в кондинской тайге Золотую Бабу и ставший ее последней жертвой. Убитый вместе со священником Сентяшевым при неясных обстоятельствах, он так и не успел довести до конца свое «Краткое описание о народе остяцком».
Надежно схороненная в безбрежной тайге, с тех пор навеки сгинула со света Золотая Баба — Сорни-най. Но, по суевериям обских угров, никто не может исчезнуть бесследно, не оставив на земле своего антипода, призрака, который бродит незаметно среди людей, причиняя им горе и всевозможные неприятности, лишь иногда появляясь в виде тени.
Такой двойник остался и после Золотой Бабы. Имя ему — Баба-Яга. Попробуем обосновать это предположение.
В ТРИДЕВЯТОМ ЦАРСТВЕ
Если упомянутое свидетельство Джильса Флетчера, отождествившего Золотую Бабу и Ягу-бабу, принять за кончик путеводной нити, то, терпеливо разматывая путаный клубок, можно прийти к выводу, что сказочный образ Яги возник в русском народном творчестве как результат многовекового взаимодействия славянской и финно-угорской культур.
Несомненно, что проникновение русских в Югру и Сибирь оказало заметное влияние на формирование образа Яги в русских сказках. Купцы-первопроходцы, казаки, дружинники принесли на Русь те необыкновенные сведения о жизненном укладе, обычаях и верованиях Югры, которые в сочетании со славянской мифологией и фольклором стали впоследствии волшебными сказками о Бабе-Яге.
В народных русских сказках, собранных в прошлом веке Афанасьевым, югорские мотивы проступают достаточно отчетливо.