Все молчали: мысли командира дивизиона были верными.
— Молчание — знак согласия? — сказал в тишине Клигман.
— Значит, в ночь мы покидаем нашу крепость! Приготовьтесь к выступлению.
— Что будем делать с баранами, верблюдами, лошадьми и пленными басмачами? — спросил я. — Кто их будет сопровождать?
Фельдшер сразу повернулся ко мне и застыл в недоумении. В присутствии старших командиров, видимо, счел неудобным бранить меня. Я же повернул голову в другую сторону, как будто не замечаю его. Командир дивизиона подробно изложил план нашего движения.
На этом совещание закончилось.
Дивизион готовился к выступлению. Старшина распорядился наполнить водой всю имеющуюся тару: бочки, бурдюки и навьючить их на верблюдов.
Ровно в двадцать два часа тронулись в путь. Очень жаль было расставаться с нашим колодцем, с такой хорошей питьевой водой.
Совершив стотридцатикилометровый переход, дивизион прибыл на пристань Кендерли.
Берега Каспия в этом месте отлогие, заросшие травой, кустарником и редким чием. Море отступило от старого берега метров на сто пятьдесят — двести. И пляж здесь чудесный. Сама пристань небольшая. Постройки в основном глинобитные. Но есть несколько деревянных бараков, где жили члены рыболовецкой артели.
До нашего приезда рыбаки, напуганные басмачами, жили в тревоге. На ночь они уходили в море на катерах, рыбацких больших лодках.
Наш приход несказанно обрадовал их. Спрашивали: скоро ли будут разгромлены бандиты, надолго ли мы приехали.
На следующий день небольшой катер, забрав раненых бойцов, помчался по морю к форту Шевченко. Я и мой коновод Артамошкин, тоже раненый, категорически отказались ехать в госпиталь.
Красноармейцы приводили в порядок снаряжение, устраивали шалаши для жилья, помогали рыбакам та-шить сети и солить рыбу.
Под руководством ветеринара Чурсина редколлегия заканчивала выпуск боевого листка.
В одной из комнат барака, где расположился штаб дивизиона, проходило партийное собрание.
Секретарь партячейки политрук Клигман доложил партийному собранию о бойцах, подавших заявление о приеме их в ряды большевистской партии. Среди них — заявление фельдшера Ватолина.
Кандидатами в ряды партии были приняты пять человек, проявившие отвагу и мужество в боях с басмачами.
Особенно волновался Ватолин. Но все выступавшие горячо поддержали его кандидатуру…
Через десять лет я встретил нашего бывшего фельдшера в одном из военных медицинских учреждений уже капитаном медслужбы…
После трудных боев и походов отдых на пристани Кендерли казался настоящим курортом, несмотря на то, что хлеба у нас не было несколько дней, в течение десяти суток я точно выполнял все указания нашего многоуважаемого доктора, как все его называли для солидности. Бойцы, купаясь в прозрачно-зеленоватых водах Каспия, соблазнили и меня. На камере я далеко уплывал в море, конечно, в отсутствие фельдшера Ватолина. Он долго не догадывался о том, что я купаюсь. На свое место я укладывал кого-нибудь из бойцов, укрывал его с головой одеялом, а сам уходил к морю. Мой фельдшер был очень доволен мной, что я отдыхаю и сплю продолжительное время и что дело идет на поправку.
Вскоре меня кто-то выдал. Как раз в тот момент, когда я выходил из воды, фельдшер встретил меня недовольным взглядом, рассердился не на шутку:
— В госпиталь не поехали и здесь не можете спокойно лежать. Хотите без ноги остаться, товарищ, командир?
— Не сердись на меня, дорогой доктор, — искренне попросил я. — Я слышал лекцию одного профессора. Он говорил, что раны быстро заживают от соленой морской БОДЫ.
— Немедленно лечь в постель! — неумолимо приказал Ватолин.
Мне стало неудобно за нарушение медицинского режима. Я, улыбнувшись, похлопал его по плечу, он же ради меня беспокоится, и продолжал свои доводы.
— Вот профессора и говорят, что морская вода — лучшее лекарство. Я хочу проверить, действительно ли это так. Вы сами мне вчера сказали, что дело идет к лучшему, значит, морская вода помогла.
Ватолин согласился со мной.
— Джаманкул, еще много всяких не раскрытых секретов в медицине.
Ватолин, поддерживая меня под руку, повел к сан-пункту.