Молодой джигит, не выдержав, дерзко сказал:
— Тахсыр мулла, вы святой человек. Учите говорить правду, а сами здесь перед нами лжете и бога не боитесь!
Глаза муллы сверкнули гневом. Как бы он проучил этого остроязыкого джигита!
Мы с Поповым заметили его состояние. Однако надо было и поддержать молодого.
— Джигит, вы тоже были его сообщником, — указал я на муллу. — Но вы признались во всем. Мы уважаем того, кто говорит правду.
— Скажите, какое оружие носил мулла?
— У него оружия в руках не было. Оружие у него на языке. Подбадривал, подталкивал нас вперед, а сам всегда стоял сзади или уходил в безопасное место. Однажды я хотел повернуть назад и покинуть поле боя. Но он назвал меня трусом и ударил несколько раз камчой по голове. "Убьешь кызыл-аскера-безбожника — бог снимет с тебя все твои грехи, — кричал он на меня, — А если сам погибнешь от рук аскеров, твоя душа попадет прямо в рай!" Сейчас он притворился невинным и не хочет сказать правду, что был нашим муллой! В Сары-Камыше получил пулю в мягкое место. Целый месяц не мог ни сесть, ни лечь. Задняя лука седла отрублена аскером. Посмотрите его седло. А белую чалму он потерял. Когда он спасся от кызыл-аскеров, то принес в жертву аллаху жирного барана. Я заявляю командиру красных аскеров, клянусь богом и даю слово, что с сегодняшнего дня мне с ними не по пути, — закончил джигит.
Попов взглянул на муллу и произнес:
— Правильно ли говорит он о вас?
Старый мулла весь съежился и стал бормотать под нос молитву. Косо смотрели пленные на своего духовного пастыря…
В середине сентября дивизион подошел к колодцу Дусен Каскан, восточнее форта Шевченко, километрах в шестистах. Решили привести в порядок обмундирование, обувь и снаряжение. При осмотре оказалось, что 50 % обмундирования у бойцов не пригодны к носке. Солнце и пот превратили наши гимнастерки цвета хаки почти в лохмотья неопределенного цвета.
В резерве ничего не было. О доставке с базы за шестьсот — семьсот километров не приходилось и думать… И тут пошли в ход мешки из-под овса. Хуже дело обстояло с бельем.
Командир взвода Митраков в гимнастерке из мешковины явился ко мне.
— Ну, Джаманкул, посмотри на меня. Каков я в новом одеянии?
Суровый комвзвода шутил и весело смеялся:
— Хочешь, я тебе сошью любым фасоном? Твоя гимнастерка еле держится на плечах. Скоро совсем развалится. Заказывай пораньше. Не то у меня клиентов скоро будет невпроворот!
— А ну-ка, повернись, я рассмотрю тебя хорошенько. — Я вертел его во все стороны. — Ворот очень хороший, открытый. Воздух сам так и будет обдувать шею. Только сгорит она быстро у тебя. Вот и пригодилось твое мастерство в пустыне. Теперь ты первый человек в дивизионе.
— Только вот еще одна закорюка, — Митраков помрачнел. — В нормальной гимнастерке паразитам трудно было удержаться. А в этой материи, пожалуй, хорошо будут себя чувствовать.
— Ты не печалься, — друг, — я похлопал его пр плечу. — Научим-бойцов бороться и с этими паразитами.
Это очень просто. Белье надо растянуть над костром, и прутиком, и прутиком по нему. Все будут в костре!
Вскоре почти все бойцы дивизиона щеголяли в новых гимнастерках из мешковины.
Ночь была безлунной и душной.
Мерген лежал на спине, подложив под голову седло, и задумчиво смотрел на таинственный Млечный Путь. Почему-то думал он в эти минуты и о своей бесконечной дороге в пустыне. Сколько верст проехал он по огненным барханам за это время!
Прошло два месяца с тех пор, как Мерген, выполнив поручение главаря басмачей, возвратился из лагеря кызыл-аскеров в свой стан. За это время в его голова, снова и снова возникали эпизоды прошедших дней, мытарства, жизнь в вечном страхе… Ненависть к басмачам крепла с каждым днем.
Мерген теперь был не одинок. Он сумей привлечь на свою сторону человек двадцать таких же недовольных, готовых уйти из банды при первой же возможности. Частенько они собирались вместе и говорили о мирной жизни…
Мерген прикрыл глаза — и воспоминания неудержимым потоком нахлынули на него. Вот он ласкает своих детишек… Они звонко смеются, а жена стоит в сторонке и с упреком смотрит на него. Глаза ее полны слез. Потом она тихонько сообщает ему, что их детишек называют детьми бандита. Как можно перенести такой позор?!.
Здесь Мерген вскочил с горячего песка, схватился за голову и, ничего не видя перед собой, направился в пустыню.
"Завтра же соберу джигитов, выберем удобный момент и уйдем. Не могу больше оставаться среди этих мерзавцев!"
Вдруг над самым ухом Мергена раздался недовольный голое: