Его машина не знала преград, не задерживалась даже в непроходимых песках. Видавшая виды АМО всегда находилась в образцовом порядке. Не ошибемся, если скажем, что это была первая машина в тысячеверстной пустыне…
Но сейчас замечательные люди не подозревали, что находятся всего лишь в километре от затаившегося врага, что через несколько минут на них обрушится шквал свинца.
— Чистяков, поехали прямо к коню! — сказал Сига-лаев. — Не только басмачей, самого Жеке не видно. Видимо, уснул в ожидании нас…
А басмачи, затаив дыхание, не выдавая себя ни единым звуком, наблюдали за машиной.
Остановка машины встревожила их.
"Может быть, какой-нибудь наш ротозей высунулся из укрытия и выдал нас?" — подумал главарь.
Вдруг машина тронулась с места и покатила прямо к старой зимовке. Басмачи, находившиеся рядом с главарем, воскликнули:
— Тахсыр, тахсыр! Машина идет прямо на нас!
Злорадство охватило их.
Главарь указал пальцем на нескольких джигитов:
— Ты, ты, ты и ты, стреляйте в шофера. А остальные — по аскерам в кузове. Только по моей команде!
Он думал: "Аскеры будут уничтожены, а машину захватим. Но кто же сядет за руль? Среди нас нет шоферов. Жаль, жаль, мы бы ездили. Но черт с ней, сожжем и конец. Я сегодня отличусь со своими джигитами. Всем станет известно, а от курбаши получим щедрую награду".
Обильный пот струился по его лицу — он был взволнован и своими мыслями, и всей обстановкой.
Машина была уже в ста метрах. Бойцы в кузове стояли во весь рост. Пулемет был установлен над кабиной шофера.
Командир отделения левой рукой держался за кабину, в правой сжимал винтовку.
Басмачи, увидев ствол пулемета, направленный в их сторону, немного растерялись и, недолго думая, открыли внезапный ураганный огонь. Шофер Чистяков получил ранение в левую руку. Сигалаеву оторвало два пальца и раздробило ложе винтовки. В кузове было ранено еще три бойца.
Чистяков не растерялся, круто развернул машину и под градом пуль погнал ее назад. На большой скорости АМО наскочила на кочку — лопнули передние рессоры. Но шофер гнал и гнал машину.
Со стороны старой зимовки все еще продолжали стрелять.
Из засады выскочили конные басмачи и с гиканьем помчались за машиной. Их встретили пулеметным и винтовочным огнем. Хотя прицельного огня и не было, но басмачи не осмелились приблизиться. Машина ушла от басмачей.
Проехав километров пять, разведчики остановились. Перевязали раненых. Машина тоже порядком была изуродована: кузов изрешечен пулями, переднее окно кабины разбито.
Через час разведчики были у себя.
Командир отделения Сигалаев подробно доложил о засаде басмачей на старой зимовке.
Я не дождался конца доклада и нетерпеливо спросил:
— Значит, Жеке погиб?
Сигалаев, немного помолчав, сказал:
— Вероятно, погиб…
Командир дивизиона, оценив обстановку, пришел к выводу:
— Басмачи после своей неудачи оставаться там не будут. Возможно, они уже подались к своей базе или к колодцам. Надо ехать немедленно.
Командир дивизиона оглядел нас.
— Ну, кто поедет со мной, товарищи командиры?
Кто же мог раздумывать? Согласился поехать и Клигман.
Верхом мы их не догоним. За ними угнаться можно только на машине. Товарищ Дженчураев с одним отделением и станковым пулеметом поедет со мной. Взвод Н-ского дивизиона с ручным пулеметом тоже поедет с нами. Политрук Клигман и Митраков останутся с остальными людьми здесь.
Через двадцать минут мы выехали на двух машинах. Бойцы рассуждали:
— Неужели наш проводник погиб?
Другие не допускали мысли о его смерти:
— Возможно, жив, только басмачи его забрали с собой.
— Как хорошо знал он все тропинки! Другому понадобилось бы много времени, чтобы изучить эту местность.
— Каким он был хорошим человеком, все его называли отцом.
— Приедем, разобьем этих шакалов и выручим его. Только бы жив был.
Бойцы горестно вздыхали.
Сократив путь, мы поехали напрямик к ближайшему колодцу, километрах в пяти от старой зимовки.
В пути обнаружили много свежих конских следов, ведущих к колодцу, куда мы ехали.
Пленные рассказали нам…
Главарь банды, встав во весь рост из-за укрытия, не знал, что делать. Выхватив из-за голенища сапога камчу, сломал рукоятку и отбросил камчу в сторону. Он проклинал на чем свет стоит своих джигитов, понуро лежавших в укрытии.
— Я же говорил стрелять в шофера! Почему плохо целились? Пулемета испугались, ишаки вислоухие! — с пеной у рта ругался он.
Джигиты молчали. Наконец, один из них, не поднимая головы, сказал заикаясь: