Как его зовут?
Наступил октябрь. Уже седьмой месяц дивизион находился в походе.
Днем осеннее солнце все еще щедро грело пески. Бойцы ходили в гимнастерках нараспашку, а ночью изношенное обмундирование и брезентовые плащи не защищали от пронизывающего холода. Бойцы разводили костры и грелись, плотно прижавшись друг к другу. Винтовки они держали на коленях.
— Что за климат! — слышались одни и те же разговоры. — В октябре в гимнастерках жарко, а ночью холодище нестерпимый. Месяц назад прямо на песке спали, а теперь возле костров замерзаешь.
— Объясни-ка, Кочкин, в чем тут дело? — всегда спрашивали бойцы словоохотливого и досужего кавалериста.
И тот всегда терпеливо объяснял по-своему:
— Неужели вы не понимаете, почему это получается? Мы находимся между двух морей. Вот рядом Аральское море, а километров пятьсот — Каспийское, и оттуда всегда движется холодный воздух. Ветер гуляет на всем этом пространстве. А песок к полуночи застывает, вот и холодно. Проще пареной репы!
Красноармеец Князев, всегда лежавший рядом с Кочкиным, недоверчиво спрашивал, чтобы продолжить разговор:
— Почему же с Каспия? Не понимаю!
И Кочкин снова начинал терпеливо объяснять:
— Потому что Каспий — это настоящее море. Вода быстрее охлаждается. От нее холодище. Бестолковый малый. Ты вот лучше укройся плащом да усни.
— Все равно больше двух часов не пролежишь, — начинал ворчать тот. — Сейчас я закрою ноги и начну считать звезды на небе. Вчера насчитал пять тысяч триста и половину.
— Как это и половину? — удивился Кочкин.
— Да вот считаю — считаю одну звезду. А она то потухнет, то снова загорится. Я ее за половину и считаю.
— Мудришь ты, парень, — ворчал теперь Кочкин. — Сам ты половинкин…
Любил я слушать эти солдатские разговоры у мерцающих костров.
Как-то сидели мы у костра втроем: я, Клигман и Митраков. Подошел командир дивизиона, присел, протянул к огню руки.
— Да, товарищи, холодновато. — После минутного молчания начал он: — Я пришел к заключению: послать кого-нибудь из вас в Гурьев, чтобы организовать доставку обмундирования, продуктов и фуража. Хотя и далековато, тысяча километров с гаком. Но иного выхода нет. Еще мотаются по пустыне мелкие банды. Нам потребуется не менее месяца на их ликвидацию. Как вы думаете, товарищи командиры?
— Мы тоже так думаем! — почти разом ответили мы. — Рано или поздно нам возвращаться надо, — добавил Клигман. — Но в таком виде являться с победой как-то даже неудобно.
— Это дело! — согласился командир дивизиона. — Я думаю, надо поручить это дело товарищу Дженчураеву. В течение десяти суток он сумеет доставить все, что необходимо для нас.
Мне оставалось сказать только: "Слушаюсь!"
— Поедете на машине, заберете раненых. Доедете до пристани Кендерли и отправите машину обратно. До форта Шевченко доберетесь на катере, оттуда до Гурьева. Отсюда до Кендерли примерно четыреста километров.
И от Кендерли до форта Шевченко — триста километров, а от форта Шевченчо до Гурьева — пятьсот километров. Четверо суток вам хватит до Гурьева. Для сопровождения возьмете из своего взвода пять человек. В Гурьеве узнайте, приехали ли наши семьи и как они устроились.
В полдень я выехал и к утру уже был на пристани Кендерли. Погрузили раненых на катер, благополучно доплыли до форта Шевченко. Вечером того же дня на* правились на том же катере в Гурьев.
Я попросил рулевого:
— Давай-ка нажмем! Катер у вас хороший и погода благоприятная.
— Товарищ командир, — он указал рукой, — видите, с запада тучи наволакивает. Возможно, разыграется шторм. А Каспий, знаете, какой сумасшедший!
Я не стал спорить и спустился в каюту к раненым. Они оживленно о чем-то беседовали.
— Товарищ командир, сегодня доедем? — спросили они хором.
— Обязательно! Если море будет спокойное.
Я снова вышел на палубу.
Стало темнеть. Наш катер быстро двигался вперед. Как он был похож на крошечную скорлупку среди необъятного водного простора!
Из-за горизонта выкатилась луна. Заискрились волны, заиграли разноцветными искрами.
"Шторма, видимо, не будет", — подумал я и, успокоенный, вернулся в каюту.
Между тем боец, сопровождавший раненых, сварил борщ из продуктов, гостеприимно предложенных командой катера. Пригласили к столу всех. Раненые с аппе* титом ели горячую пищу.
— Даже раны мои перестали ныть, — с улыбкой сказал один из них, — после такой вкусной пищи. Месяцев шесть, однако, мы не имели во рту такого чуда! Консервы и галеты осточертели. Смотреть на них не хочется.