Я взял сына на руки.
— Ну вот мы и встретились. Как тебя зовут?
Но разве он мог мне ответить? Сын смотрел на меня во все глаза, потом робко потрогал звездочку на фуражке.
Мы стояли с ним у окна. В это время с узелком в руках мимо окна прошла жена. Мы спрятались с сыном в углу комнаты. Жена, войдя в комнату, остановилась в недоумении: ребенка не было. Но тут мой напарник разревелся. Жена выронила узел и кинулась к нам.
Начались расспросы, посыпались десятки вопросов с той и другой стороны.
— Погоди, погоди, — спохватился я наконец. — Я и забыл спросить, как зовут нашего сына.
— Мой отец дал ему имя — Мир. Как ты находишь?
— Имя Мир неплохое. Все честные люди на земле мечтают о мире. Мне нравится. Я согласен, но только добавлю еще две буквы. "Д" и "А"; получится имя Дамир:
Да здравствует мировая революция! Ты ничего не имеешь против?
— Нет, очень хорошо получилось.
Едва я умылся и переоделся, к нам зашла женщина с мальчиком лет семи. Я тотчас узнал сына Митракова — вылитый батька.
— Ваш муж жив и здоров, — сразу сказал я. — Все время о вас скучает, вспоминает сына. Митя, кажется, его звать? Весь в отца!
Я притянул к себе Мальчика, погладил по рыжей головенке.
— Товарищ, Митракова, я завтра снова уезжаю. Вы передайте мужу зимнее обмундирование, белье. В общем, сами знаете.
И вот в комнату вошла черноволосая женщина лет тридцати пяти. Смело поздоровалась. Моя жена оказала, что это жена командира дивизиона.
— Татьяна Мироновна, — представилась та. — Ну как там мой батько поживает, товарищ. Дженчураев? Он ведь у меня один, детей у нас нет. Мы с ним всю гражданскую войну прошли.
— Он чувствовал себя хорошо. Большой шутник. Песни украинские поет с бойцами, все его любят, уважают. Мы его батькой зовем. Я завтра уезжаю. К вам, Татьяна Мироновна, та же просьба: приготовьте ему теплое зимнее обмундирование. Тяжело им и холодно в далекой пустыне.
Вечером явился я в штаб. Радостно встретили меня заместитель по политической части Кукин и начальник штаба Мезерский. Они наперебой расспрашивали о наших делах: скоро ли мы покончим с басмачами и когда вернемся. Я коротко рассказал о нашей боевой жизни и цели своего приезда в Гурьев.
Начальник штаба открыл сейф и подал пачку писем, адресованных мне.
— На, Джаманкул, читай. До утра тебе хватит. Я вскрыл письмо, написанное арабским шрифтом. По почерку узнал друга моего детства Айдаралиева Малика, Письмо было написано под диктовку моей матери.
"…больше полгода от тебя нет никаких вестей. Где ты, сынок? Почему молчишь?"
Открываю второе письмо — от жены. Полное тревог, летним солнечным утром почтальон доставил ей большой пакет из Гурьева, весь в сургучных печатях. Почерк незнакомый. В волнении она не смогла распечатать пакет и попросила брата. Тревога оказалась напрасной. Начальник штаба выслал литер на дорогу, деньги и сообщил, что я нахожусь в оперативной командировке…
Прочитав запоздалое письмо жены, я невольно вспомнил прошедшее: нашу дружбу, любовь, совместную работу в глухих кишлаках Средней Азии, борьбу с баями. Она ведь тоже была в числе двадцатипятитысячников, посланных на работу в деревню…
На следующий день наш катер был нагружен обмундированием и снаряжением. Безветренная погода сопутствовала нам. Мы взяли курс прямо на Кендерли, минуя форт Шевченко. Море было спокойно, и мы благополучно прибыли в Кендерли. Выгрузив обмундирование и продукты, навьючили тюки на восемнадцать верблюдов, и наш караван двинулся по направлению к Аральскому морю.
Едва ли кто из нас хоть раз садился на верблюда и делал такой большой переход. Кое-как пристраивались мы меж двух горбов — странно и непривычно. Но потом привыкли, и мерная качка даже убаюкивала. Двигались почти без остановок.
Каждый боец имел при себе сухой паек и запас воды. Закусывали и пили прямо на ходу.
Бойцы шутили:
— Верблюды, оказывается, самый хороший транспорт. Можно ехать, спать и кушать, не сходя с него. Очень даже хорошо.
Верблюдам давали отдохнуть пять-шесть часов в сутки и снова двигались дальше.
Мы прошли по пустыне более четырехсот километров и благополучно достигли стоянки. Нас встретили далеко в пустыне, радости бойцов не было границ.