Между Испанией и Федеративной Республикой Германии еще не было дипломатических отношений, а германские монополии, боннская секретная служба генерала Гелена и западногерманские нацистские группы уже установили с франкистской Испанией официозные контакты.
В Мюнхене, неподалеку от штаб-квартиры генерала от шпионажа Гелена, разместилось так называемое «Германо-испанское общество» во главе с кавалером испанского ордена «Сант-Яго» принцем Адальбертом Баварским.[63]
Рейнские и рурские промышленные магнаты сразу же взялись за дело, чтобы активизировать свои перебазированные в Испанию с 1944 года производственные мощности и валютные запасы. В качестве представителя своих интересов они снарядили в путь доктора Шахта, того самого Яльмара Шахта, который при Гитлере был президентом «Рейхсбанка».
На Нюрнбергском процессе Яльмар Шахт сидел на скамье подсудимых в числе главных военных преступников. Но его заокеанские друзья сделали все возможное, чтобы он избежал справедливого наказания. Джон Фостер Даллес, ставший позже государственным секретарем США, боялся, как бы на Нюрнбергском процессе из показаний Шахта не стало известно о финансовых связях Уолл-стрита с «советом богов» Рейна и Рура, об активном участии американских монополий в нацистском бизнесе по производству вооружения. Даллес предотвратил разоблачение. Вопреки протесту советского обвинителя Международный военный трибунал вынес Шахту оправдательный приговор.
Вскоре после этого западногерманская палата по денацификации в земле Баден-Вюртемберг квалифицировала Шахта как «нациста, несущего главную вину». Однако приговор ее оказался мягким: восемь лет заключения. Старый нацист и финансист смерти добивался пересмотра дела. Оно пересматривалось дважды. Три года спустя, в середине октября 1950 года, главная палата по денацификации в Люнебурге причислила его к группе «реабилитированных». Человек, нанесший крупнейший финансовый урон немецкому народу, был оправдан. Ему пришлось заплатить всего лишь 20 марок судебных издержек. Остальная же сумма—23 тысячи марок — была внесена государственной казной земли Нижняя Саксония, т. е. западногерманскими налогоплательщиками. Такова была комедия денацификации!
Не прошло и восьми недель, как Шахт, этот респектабельного вида человек в старомодном крахмальном воротничке, при содействии «Германо-испанского общества» уже очутился в Мадриде. У него было множество поручений: от концерна «Клекнер АГ», от треста Вольфа, от бумажного концерна в Фельдмюле. Он привез с собой проекты фирмы «Мессершмитт-верке», крупных предприятий химической промышленности и, разумеется, представлял интересы Круппа.
Шахту нужен был человек, которого можно было оы сделать главным представителем западногерманских монополий в Испании. Этот человек должен был заботиться, конечно, не только об экономических интересах монополий ФРГ. Еще нелегально действовавший в то время западногерманский генеральный штаб рекомендовал использовать Испанию в качестве будущей тыловой базы для войны. У заадногерманской военщины сохранился давнишний план — с помощью Испании зажать в тиски Францию и использовать Испанию как трамплин для прыжка в Северную Африку.
Шахту не пришлось долго искать «своего» человека: он сразу направился к Отто Скорцени. Ведь Скорцени, как заявил Шахт представителям прессы, находясь проездом в Ницце, «давно является его другом, которого он очень высоко ценит»[64]
Сговор между Шахтом и Скорцени произошел в столице фашистской Испании в весьма привычной для них обстановке — в роскошном ресторане «Хорьхер». Сопровождаемый одним из своих телохранителей, человек со шрамами вышел из своей конспиративной квартиры на Калле де Алкала, 17, и направился в ресторан. Портье ресторана давно знал сеньора Скорцени как завсегдатая и проводил уважаемого гостя в отдельный голубой кабинет. Здесь его уже ожидал «сеньор доктор из Германии».
Владелец ресторана Отто Хорьхер не зря считал себя интимным другом крупных нацистов. Еще в то время, когда Гитлер «осчастливил» немецких трудящихся жидкой похлебкой и хлебными карточками, Хорьхер в своем фешенебельном ресторане вблизи берлинской Курфюрстендамм устраивал попойки для Геринга, Гиммлера, Канариса, Кальтенбруннера, Шахта, Риббентропа и других нацистских бонз. Иностранные дипломаты, посещавшие эту обитель гурманов, не подозревали, что в стены залов были вмонтированы микрофоны и фотоаппараты. Хорьхер потчевал иностранцев изысканными блюдами и одновременно пополнял секретные досье Канариса и службы безопасности. Так действовал он не только в Берлине. Недаром Главное управление имперской безопасности передало в оккупированном Париже своему ловкому шпиону-гастроному известный ресторан «Максим».
Уже в 1946 году Хорьхер объявился в Испании. Сумев доказать верность своим старым покровителям, он получил от них большой кредит и открыл в Мадриде первоклассный ресторан, который вскоре стал удобным местом для встреч нацистской элиты С тех пор «Хорьхер» регулярно посещают Шахт, Дегрелль, персонал боннского посольства и Скорцени. Это заведение секретной службы — явка и надежный «почтовый ящик» для всей международной фашистской сети.
Человек со шрамами неутомимо трудился над созданием эсэсовских филиалов. Беспрепятственно разъезжая по многим странам, он делал все, чтобы вызволить осужденных фашистских бандитов из западногерманских тюрем. Он нуждался в них по двум причинам. Во-первых, постепенно возникавшим в Западной Германии фашистским организациям не хватало руководителей. Во-вторых, Скорцени хотел обелить эсэсовцев в глазах западногерманской общественности, а заодно замять и свои преступления.
Пробным камнем для Скорцени должно было явиться дело бывшего штандартенфюрера СС Иоахима Пайпера, приговоренного американским военным трибуналом к смерти за убийство безоружных американских и британских военнопленных. Пайпер, совершивший это преступление по приказу Скорцени, с 1946 года сидел в ландсбергской тюрьме и ожидал того дня; когда его поведут на виселицу. Американцы не торопились. Зато не терял времени Скорцени. В конце 1950 года он встретился с фалангистом и бывшим агентом СД Виктором де ла Серна, которого величал «большим другом и соратником по войне». Началась игра краплеными картами. Серна представлял мадридское бюро влиятельного клерикально-фашистского органа — газеты «АБЦ». Скорцени снабжал своего «большого друга» соответствующими материалами, а тот заботился, чтобы они печатались быстро и без сокращений. Так, в одной статье, сделанной в форме интервью представителя газеты с Отто Скорцени, говорилось: «Исходя из лучших побуждений, мы (служба безопасности и СС. — К). М.) даже с известным воодушевлением предоставили себя в распоряжение американцев. Но от имени всех немецких офицеров, которые трудятся для победы Запада, я повторяю: если Пайпера казнят, мы не шевельнем больше пальцем и будем вынуждены занять противоположную позицию..» Так бывший шеф гитлеровской разведки запугивал своих новых американских хозяев.
Для затеянной кампании шантажа характерны две статьи Скорцени в газете «Арриба» — партийном органе испанской Фаланги. В одной из них он распространялся о «германском тайном оружии», вспоминая вершину своей карьеры, достигнутую при помощи «летающих гробов», в другой — «о русской армии». Эта писанина была основана на наглой лжи и отличалась неуклюжей фальсификацией. В обеих статьях Скорцени подчеркивал, что его «сердцу дорог идеал СС».
Аденауэровская пресса не замедлила откликнуться. Ультиматум Скорцени и стоящих за ним эсэсовцев пространно цитировался на первых полосах западногерманских газет. Свои страницы не замедлил предоставить Скорцени официальный правительственный орган — газета «Боннер генеральан-цейгер». Из ее сообщений граждане Федеративной республики узнали, что Пайпер, оказывается, командовал «отличнейшей бригадой», участвовавшей в арденнском наступлении, и что этот убийца военнопленных был особо отмечен Скорцени. «Генеральан-цейгер» сочла себя обязанной воспроизвести недвусмысленную угрозу Скорцени. 19 января 1951 года она приводила слова Скорцени: «…если Пайпера казнят, мы не шевельнем больше пальцем… осуждение Пайпера и его камрадов незаконно». Скорцени даже не пришлось навязывать боннской прессе свою фашистскую пропаганду: ему охотно и щедро платили за нее гонорар.