Владимир Ильич покатился со смеха. И знаете, что он ответил скульптору? «Какой, — говорит, — к чёрту я Сократ, я скорее похож на татарина». И, конечно, отказался позировать.
Но скульптор был человеком настырным: он решил во что бы то ни стало исполнить свой замысел. Образ Ленина крепко засел в его памяти, постоянно стоял перед глазами, и скульптору казалось, что он даже разговаривает с ним. И он — таки сделал бюст Ленина. И не один. Двадцать! Потому что ни один из них его не удовлетворял: они были какими-то холодными, передавали только внешнее сходство Ильича. Скульптор разбил их все до одного. И снова думал, думал, снова искал…
Смерть Ленина потрясла скульптора. В глубоком горе он опять принялся за работу. Два года тесал он глыбу красного мрамора. Всю душу вложил в работу. И добился своего. Из-под резца вышел неповторимый портрет бессмертного Ленина. Знатоки сразу сказали, что в этом бюсте заключён символ силы, воли, прозорливости.
Бюст понравился и Надежде Константиновне Крупской…
Теперь, ребята, главное — вывод: если человек весь отдаётся делу, он обязательно добивается намеченного. Значит, и наш движок должен заработать… — Закария крякнул и закончил: — Бюст сейчас во Франции. Его, конечно, спрятали, наверное, чтобы фашисты не надругались.[13] Его сохранят, не могут не сохранить.
Он умолк. Наступила тишина. Каждый думал о своём, а стрелок-радист Миша, самый молодой и горячий в экипаже, рисовал в воображении картины одна фантастичнее другой. Вот после войны он с дипломатической миссией попадает во Францию, находит бюст и торжественно привозит его в Москву. Нет, он перебирается во Францию тайно, потому что и после войны там наверняка будут править капиталисты, которые ненавидят Ленина. Миша прячется у бывших партизан, вместе с ними ищет бюст, находит его и всё равно привозит в Москву.
Повеял предутренний ветерок. Шелестя багряно-золотой листвой, заговорили друг с другом деревья. Но танкисты, подгоняемые разгорающимся утром, ничего этого не чувствовали: они поспешно заканчивали ремонт своей машины.
И вот затянута последняя гайка. Ребята вытрясли все карманы — набрали на одну цигарку табаку. Передавая её друг другу, жадно покурили. Вроде бы стало полегче.
— По местам! — скомандовал Закария, когда крохотный, с ноготь, окурок был втоптан в землю. Старшина обошёл вокруг танка, внимательно осмотрел его гусеницы, потом, вскарабкавшись на башню, скользнул в люк.
Все были на местах и ждали дальнейших приказов.
Закария поправил на голове шлемофон. В наушниках слышалось слабенькое шипение.
— Заводи!
У механика-водителя всё было готово к пуску двигателя, оставалось только нажать на кнопку стартёра. Все затаили дыхание. Раздался характерный звук работающего стартёра. В глушителях послышались хлопки. Однако двигатель не заводился.
— Давай, Ефим, не тяни!
Опять завыл стартёр и опять тот же результат. Водитель вывалился из танка, заспешил к двигателю. Тем временем стрелок-радист, высунувшийся из башни, тревожно доложил:
— Вижу на горизонте подозрительные точки. Точки движутся.
Закария прильнул к резиновому наглазнику перископа. Танки! Пять… восемь… двенадцать… четырнадцать… восемнадцать… Восемнадцать танков и легковая машина. Танки двигались колонной, как на параде.
— Товарищ командир, маскироваться?
— Приготовиться к бою!
Один и восемнадцать. Да, сейчас их неподвижная машина — отличнейшая мишень для восемнадцати вражеских танков!
Когда колонна скрылась за холмом, экипаж опять быстро забросал свою машину соломой. Теперь важно, как пойдут немцы? По шоссе или двинут напрямик, по полям? И вообще, куда они идут, эти танки, и откуда они взялись? Если пойдут по шоссе и подставят бока, то… Эх, мотор подвёл, дьявол!
Колонна повернула направо. Значит, решили идти по шоссе. Фашисты пока не замечают советского танка. Видимо, они принимают его за скирду. Их много тут понаставлено.
Закария приказал незаметно развернуть башню.
Восемнадцать и один… Шутка сказать. Выстрел — это для них гибель, смерть. Враг не видит танка. Колонна проходит мимо. Если промолчать, смерть уйдёт. Возможно, что они уже никогда больше не будут в такой переделке. Война долго не продлится. Все разъедутся по домам, вернутся в родные края… Разве не имеет права экипаж неисправного танка не вступать в бой со столь превосходящими силами врага? Их же восемнадцать! Восемнадцать… Это что, трусость? Нет. Члены экипажа не раз встречались один на один со смертельной опасностью. Но в каком бы трудном положении они ни оказывались, у них всегда оставался шанс уцелеть. А тут… Может, старшина всё-таки воздержится?
— Подкалиберным заряжай!
— Захар, может…
Все напряглись. Каждый чувствовал, как гулко бьётся сердце. Сейчас всё решит одно слово. С этим словом раздастся выстрел, танк содрогнётся, А затем…
— Что «может»? Неужели пропустим такую силищу? Она же по нашим тылам ударит! Нет, ни за что! Помирать, так с музыкой! Огонь!
Орудие оглушительно рявкнуло, на пол звонко, вылетела гильза, танк наполнился синим едким дымом. Выстрел был точным: головная машина гитлеровцев остановилась, будто наткнувшись на преграду, из неё показалось пламя.
В тот же миг в наушниках раздалось ликующее:
— Двигатель завёлся, товарищ командир!
— Молодец, Ефимушка, сейчас мы дадим фрицам жару!
Второй снаряд заставил вспыхнуть «тигра», замыкавшего колонну.
Немцы были в замешательстве. Они не могли понять, откуда ведётся огонь. Воспользовавшись этим, Закария несколькими выстрелами подбил ещё две вражеские машины. И лишь после этого приказал:
— Поворот направо!
«Тридцатьчетвёрка» развернулась на месте, оберегая свой бок, и выпустила ещё несколько снарядов по колонне. Задымил пятый танк. Однако и немцы обнаружили краснозвёздную машину. Они стали сползать с шоссе в поле, открыли ответный огонь. И тогда Закария скомандовал:
— Вперёд! Полный газ! Жми, Ефимушка, к лесу!
— Есть полный газ, товарищ командир!
Словно вознаграждая себя за долгую неподвижность, «тридцатьчетвёрка» с могучим рёвом рванулась с места, по броне дробно застучали комья земли. Танк, поминутно меняя направление, сбивая немцам прицел, помчался по полю, пушка его непрерывно изрыгала огонь. «Эх, комполка не видит эту заваруху. Наверняка сказал бы «молодцы».
— Радист, ищи полк! — Закария, не отрываясь от перископа, ждёт момента для следующего выстрела. Вот он «тигр», вылезает из-за бугра. Сейчас… сейчас… Как на рыбалке всё равно что. И там, на Волге, Закарие не терпелось подсечь удочку, когда поплавок начинал играть на воде. Однако и разница есть. Там поспешишь, без рыбки останешься, а здесь…
— Есть связь!
— Передавай: экипаж дерётся… Восемнадцать «тигров» и «пантер». Подбито пять. Стоп!.. Огонь! Вот так тебе, подлюка! Передавай дальше: горит ещё один «тигр». Кончаются снаряды. Будем биться насмерть…
«Тридцатьчетвёрку» потряс могучий удар в лоб. Но броня выдержала, хотя заклинило башню. Теперь огонь можно вести только поворачиваясь всей машиной. Ну и пусть, всё равно снаряды кончились. Вот впереди две чёрные громады. Одна идёт в лоб, другая заходит справа. «Хочет подловить бок. Не выйдет!»
— Вперёд! Полный вперёд! — Закария закусил губу. — Ребята! Идём на таран!
Немецкий танк всё ближе, ближе. Вот он выстрелил. Снаряд с визгом срикошетил от брони. Ещё несколько мгновений…
Сокрушительный удар подбросил «тридцатьчетвёрку». «Тигр» с фланга! Неужели не успели с тараном?» — мелькнуло в голове у Закарии. В следующий миг на башню обрушился ещё один удар, взрыв припечатал Закарию к броне…
13
Мраморный бюст, о котором идёт речь в очерке, родственник скульптора Л. Аронсон в 1954 году передал Центральному музею В. И. Ленина в качестве дара.