Под прикрытием огня самураи нагло лезли вперёд. У Терешкина всего-навсего с десяток бойцов, а на него ползёт целая прорва самураев. И зачем лейтенант отсылает от себя отделение Батыршина? Как он выстоит против такой силы? Однако приказ есть приказ, его надо выполнять.
Батыршин хорошо понимает: враг хочет овладеть высотами Заозёрная и Безымянная, стать хозяином над заливом Посьет, а затем угрожать Владивостоку. Ни мало, ни много! Но пока пограничники живы, пока у них есть хоть один патрон, этому не бывать!
Батыршин со своим отделением занял позицию. В долине и на высоте Заозёрной идёт ожесточённый бой. Красноармейцы лейтенанта Терешкина пулемётным огнём заставили залечь часть самураев, но зато другая, не считаясь с потерями, стремится проникнуть в долину. «Так вот почему лейтенант Терешкин направил отделение на эту позицию. Японцы пытаются окружить отряд Малахина. Но они не знают, что тут их уже ждёт засада. Давайте лезьте, гады, подходите ближе!..»
А самураи уже рядом. Батыршину или чудится, или он на самом деле слышит их прерывистое дыхание. Засучив рукава и расстегнув вороты, они идут и идут, по-кошачьи мягко ступая короткими ногами. Лишь штыки, широкие, как ножи, тускло поблёскивают в сгущающихся сумерках. Вот до них метров сто. И тут раздалась команда Батыршина:
— Огонь!
Пулемёт заработал ровно, как швейная машина матери Гильфана. Но то был другой стук, Гильфан любил его слушать, а здесь… Японцы, не ожидавшие встретить никакого сопротивления, десятками падали на землю. Послышались панические возгласы, стоны раненых. Часть японцев, оправившись от замешательства, залегла и повела огонь по пограничникам. Треск пулемётов, винтовочная стрельба, взрывы гранат — всё перемешалось. Но пограничники выстояли, заставив японцев повернуть обратно.
— Прекратить огонь! — передал по цепи Батыршин, когда самураи исчезли из глаз. — Надо беречь боеприпасы. Враги не успокоятся, ещё полезут. А пока, ребята, воспользуемся моментом и перекусим.
Командир отделения, что-то насвистывая себе под нос, принялся открывать консервную банку, между делом он снова сыпал прибаутками, рассказывал забавные истории: надо подбодрить товарищей. Глядя на него, никак нельзя было сказать, что он каких-нибудь пять минут назад был в бою, рисковал жизнью. Скорее всего он походил на бойца, который только что вернулся из очередного увольнения и сейчас вспоминал подробности отдыха.
Наступила ночь, тёмная, хоть глаз выколи, насторожённая. Вся надежда на уши. Бойцы Батыршина до утра поочерёдно находились в дозоре, вслушиваясь в каждый шорох. Но японцы решили, видно, ночью не рисковать. Не показывались они и днём. Лишь ближе к вечеру на границе опять началась стрельба. Вначале послышались редкие винтовочные выстрелы, потом в дело вступили артиллерия, танки.
— Ну, держись, ребята! — Батыршин поправил каску на голове, подтянул ремень гимнастёрки. — Смелого сам чёрт страшится, — так говорят донбасские шахтёры.
Похожие на громадных жёлтых черепах вражеские танки двинулись к сопке Заозёрной и, добравшись до низины, скрылись с глаз.
Когда танки с грохотом и лязгом пошли вперёд, многим бойцам стало не по себе, мороз пошёл по коже. Противостоять танку — дело нешуточное. Твои пули от него, что горох от стены. А он и из пушки плюхает, и из пулемёта шпарит, да ещё на окоп лезет, норовя раздавить тебя, смешать с землёй.
Молодой боец Иван Кабушкин не знал, что чувствовали при виде танков его товарищи, но его самого охватили именно такие мысли. И чего греха таить: он в душе был рад, что эти бронированные чудовища идут не на них, а на Заозёрную. И всё-таки, когда там закипел бой, он заметно побледнел, ещё сильнее вжался в окоп.
Батыршин, словно почувствовав его состояние, пошутил:
— Не бойтесь, ребята! Всё будет в порядке… Надо с толком, надо с чувством… слушать песни соловья!
А на сопке Заозёрной продолжался ожесточённый бой, сильные взрывы сотрясали воздух. И опять Иван с облегчением подумал: «Хорошо ещё не к нам, а то бы…»
Но зря он утешал себя. Один из вражеских танков вынырнул в дальнем конце ложбины, которую они обороняли. По-видимому, он пытался выйти в тыл отряда Малахина. Какое решение примет командир? Откроет врагу, что здесь находится засада и вступит в схватку с танком, или же, не желая связываться, пропустит вперёд? Пожалуй, пропустит, чем тут возьмёшь такую громадину?..
Батыршин давно уже следил за танком. Следил и недовольно морщил лоб, словно ученик, решающий трудную задачу. Глаза стали точно щёлки, на лбу пролегли глубокие складки. А танк всё приближался, и Ивана Кабушкина всё больше и больше тревожил вопрос: как поступит командир. Мешкать больше нельзя.