— Сам расскажет Насколько я его помню, он молчать не будет. Все, что сможет, станет валить на своих сообщников и выгораживать себя.
— Тогда у меня все.
— Слава Богу. Ну, что ж? Пятерка, Вадим. И нечего на меня дуться, что я помалкиваю до поры о своих версиях и догадках. Ты не хуже моего умеешь думать.
23. ОМАР САДЫК ПРИЗНАЕТ СВОЕ ПОРАЖЕНИЕ
В самолете. Останки фибрового чемодана Секрет древней башни Не ошибается тот, кто ничего не делаem. На Буеверова обрушивается лавина улик. Радиограмма. Паша-Гирей Акбашев верен себе. Сугуров берет реванш. «Надо уметь проигрывать...»
В Новороссийск они летели в военном транспортном самолете. Шукаеву пришлось через Махачкалинское управление НКВД связаться с командованием Северо-Кавказского военного округа, преодолеть кучу всяких сложностей и формальностей, прежде чем им разрешили лететь на военной машине, которая должна была доставить в Новороссийск брезентовые палатки и оборудование для летнего лагеря стоявшей в столице Дагестана десантной части. Сами десантники отправлялись в район морских учений эшелоном.
Жунид полулежал на груде брезента, пребывая в том неопределенном, почти сомнамбулическом состоянии между сном и бодрствованием, которое возникает у людей, не ложившихся несколько суток кряду.
Собственная голова казалась ему сейчас чужой, странно отяжелевшей; он ощущал ее тяжесть как бы со стороны и, пытаясь избавиться от неприятного чувства раздвоенности, время от времени встряхивал ею, открывая глаза и обводя взглядом клепаные дюралевые листы внутренней обшивки фюзеляжа, своих спутников, спавших вповалку, где попало на брезенте, на т>гих ватных гимнастических матах, сваленных в кучу возле переборки, просто на фанерных ящиках с каким-то грузом. Он с радостью последовал бы их примеру и вздремнул хоть полчаса до приземления в Новороссийске, заснул бы, невзирая на крутые виражи, которые «закладывал» пилот, летя над горами, и воздушные ямы, в которые изредка проваливался самолет
Но он не мог спать.
В мозгу плясали суетливые сигнальные огоньки, то угасая, то вновь вспыхивая с новой силой и освещая в запасниках памяти недавние картины, лица и разговоры, в которых ни у кого из них не было недостатка за последние дни.
... Оставив шахтановскую «эмку» в конторе совхоза, расположенного в урочище Халкол, они, с разрешения директора, подняв его с постели, взяли лошадей, проводника и верхами (уже начинался рассвет) отправились к башне.
В том месте, где от реки вверх поднималась тропинка, вьющаяся узеньким серпантином по скале, местами заросшая травой, Абдул Маремкулов нашел изодранный об острые камни, неузнаваемо изувеченный фибровый чемодан. Крышка валялась метрах в пятидесяти, тоже изуродованная.
Жунид, осмотрев находку, задрал голову вверх. Там, под облаками, на уступе скалы, сливаясь с ней своей каменной кладкой, торчала башня.
— Высоко, черт возьми,— сказал Шукаев.— Оттуда он и сбросил чемоданчик. Спрячьте вон за тот валун. На обратном пути заберем. В этом чемодане, братцы, и лежали четыреста шестьдесят тысяч рублей, похищенные у Барсукова...
До башни добирались минут сорок. Лошади были в мыле, когда они, наконец, поднялись.
Когда они вошли внутрь, достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться: цыганка не лгала. Труп Феофана лежал возле очага, наполовину залитого остывшим бараньим бульоном из котла, который барон опрокинул при падении.
Только стилета Омара Садыка не было. Под лестницей они ковырялись довольно долго, пока нашли каменный рычаг, с помощью которого отодвигалась хорошо замаскированная дверь, если скальную плиту можно назвать дверью. Шукаев, знавший немного об устройстве старинных горских сторожевых башен, сразу обратил внимание на одну деталь в сбивчивом рассказе цыганки. Омар Садык появился среди своих сообщников внезапно, возникнув, как привидение, из тьмы под лестницей. Рита в этот момент стояла под дверью, по обыкновению собираясь подслушивать, и смотрела в щель между дубовым косяком и стеной башни. Значит, именно там должен был быть или потайной выход, или подземный ход.
Открывшееся перед ними темное отверстие в стене оказалось лазом в подземный ход.
Выкопан и пробит в скале он был, видимо, в те же незапамятные времена, когда построена башня: своды кое-где обрушились, и пробираться вперед в местах завалов можно было только ползком.
В галерее подземного хода они ничего не нашли, кроме пачки десятирублевок, оклеенной полосатой бумагой крест-накрест как это делается в госбанках и сберкассах.