Буеверов вскочил. В глазах его стояли слезы бессилия и ярости.
— Вот ему! Вот! — он сделал непристойный жест.
— Ведите себя прилично хоть здесь, Буеверов,— строго сказал Жунид.— Сядьте!
— Не стращай, майор, мне теперь терять нечего!
— Сядьте! — прикрикнул Жунид.
Буеверов повиновался.
— А теперь, если не хотите, чтобы Омар Садык ушел, назовите адрес Акбашева. Ну, быстро!
— Новороссийск, порт,— сказал Буеверов, обхватив голову руками.— Третий причал. А где он ночует — не знаю. И будьте вы все прокляты...
Через пять минут в Новороссийск уже летела радиограмма: «В порту, на третьем причале работает рецидивист Паша-Гирей Акбашев тчк. Ожидается появление старика имени Омар Садык ткч До прибытия опергруппы Дербента организовать наблюдение зпт если возникнет возможность взять обоих сразу зпт арестовывайте немедленно тчк Не исключено, что появится и третий преступник Хапито Гумжачев с документами на имя Сату Кади тчк Приметы»...
Далее подробно описывалась внешность Омара Садыка, Акбашева и Гумжачева. Передал радиограмму начальник Дербентского управления НКВД подполковник госбезопасности Гафуров.
На Новороссийских причалах всегда царят шум и деловая суета, а теперь этот огромный, сложный механизм, называемый морским портом, жил еще более напряженной жизнью, ускоренный ритм которой определяла война. Огромные, неуклюжие, похожие на гигантских птиц с загнутыми клювами, портальные краны беспрестанно иоворачивали, поднимали и опускали свои шеи-стрелы, загружая и разгружая траулеры, танкеры, сухогрузы; по пирсу сновали вагонетки и автокары, на рейде дымили трубами десятки судов, бегали задорные, низко сидящие в воде буксиры, раздавались сигнальные свистки паровозов, втаскивавших теплушки и платформы прямо на причал, слышалась разноголосая, разноязыкая речь.
В городском управлении и угрозыске Шукаев и его группа пробыли не более получаса. Здесь их догнало сообщение из Черкесска: сутки назад, то есть через день после их отъезда умер Рахман Бекбоев. «Бездарно жил — бездарно кончил»,— сказал Жунид.
Задерживаться было нельзя: события здесь, в Новороссийске, развивались так стремительно, что малейшее промедление грозило провалом всей операции.
Радиограмма Шукаева, по-видимому, не опоздала. Дело в том, что человек, внешние приметы которого совпадали с перечисленными в радиограмме, действительно работал в порту под фамилией Хасанова, исполняя обязанности старшего по погрузке на третьем причале. Оформился он в качестве подсобного рабочего еще 20 апреля и очень быстро обнаружил нешуточное знание портовой специфики, а однажды даже заменял оператора в кабине крана. Предложенное ему спустя неделю место бригадира, принял, как нечто само собой разумеющееся. План его бригада выполняла исправно, но особого рвения Хасанов, как видно, к работе не испытывал и в стахановцы не стремился. Друзей среди грузчиков и портовых рабочих не завел, казался нелюдимым и, как вскоре выяснилось, имел невинную страсть — коллекционировал значки. В свободное время бродил по пирсу, переговариваясь с помощью жестов с иностранными матросами, и был ужасно горд, если к концу дня на его зюйдвестке красовалось несколько заграничных значков, выменянных на папиросы, мундштуки или еще какие-либо мелкие сувениры.
Где он жил, никто не знал: от зари до зари Хасанов толкался в порту, даже если работать ему предстояло в другую смену.
К нему привыкли. Его знали все сторожа и военная охрана порта. По национальности он был не то черкесом, не то адыгейцем, но говорил безо всякого акцента, очень грамотно строил фразы и на простых грузчиков порта производил впечатление «ученого человека». Сначала они совались к нему с расспросами, но не тут-то было: бригадир оказался не из разговорчивых. Его оставили в покое. Каждый живет, как знает.
К сообщению из Дербента в Новороссийском управлении отнеслись со всей серьезностью. Была создана оперативная группа из пяти человек, которой и поручили наблюдение за Хасановым. В последние несколько дней, как удалось установить путем опроса рабочих, знавших его, бригадир грузчиков стал проявлять повышенный интерес к турецкому судну «Севаз», находившемуся на погрузке вторую неделю. Портовики не придали этому особого значения, зная о слабости Хасанова, который из-за одного пустякового значка часами мог надоедать какому-нибудь иностранцу из судовой команды