- Ты прав, Вадим, - вздохнув, сказал Шукаев и положил ладонь ему на плечо. - Тебе надо поработать самому. Ты вполне заслужил это. И помни: если тебе понадобится моя помощь…
- Спасибо.
В старые времена о каком-либо событии или известии, которое надлежало знать всем, жителей селения оповещал глашатай.
Верхом на коне, важный и неприступный, неторопливо ехал он по пыльной улице и зычным голосом выкрикивал в сотый раз: «Слушайте, люди аула! Слушай-те-е, люди аула! Не говорите потом, что не слышали-и-и!»
Теперь должность глашатая была упразднена, и нехитрые обязанности его нес сельский исполнитель. По традиции он тоже разъезжал на коне, но не вопил на весь аул, а постукивал палкой в ворота очередного дома и сообщал каждому то, что следовало. Старики покачивали головами, с прискорбием сетуя, что былое мастерство аульного крикуна пошло на убыль, и скоро исчезнет совсем.
В тот день, когда опергруппа Денгизова выехала в Орюрт, все жители этого небольшого аула от мала до велика собрались на так называемый общий сход, который созывался обычно в просторном дворе сельсовета.
Деревянная веранда небольшого саманного домика, в котором размещался Орюртский сельсовет, служила трибуной для тех, кто держал речь. Слушатели стояли вокруг Впереди - самые уважаемые старики, сзади - старшие мужчины - главы семейств, а потом уже - молодежь. Мальчишки, как всегда и везде, на любых сборищах, торчали на заборах и ветвях чахлых тополей, обступавших с трех сторон двор сельсовета.
Собралось сегодня около ста человек - почти все мужское население Орюрта, не считая ребятишек. Вопрос решался серьезный: как уберечь артельных и других лошадей от разразившейся в округе эпидемии сапа.
На покосившейся веранде сельсовета стояли: сам председатель, заведующий конефермой, бухгалтер и городское начальство - инструктор крайисполкома и главный эпидемиолог, высокая полная женщина в роговых очках.
Председатель переводил то, что она говорила, на ингушский язык.
Горцы слушали внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Мальчишки замерли на своих насестах. Дело было нешуточное: позавчера пала лошадь у одной вдовы, сегодня подозрительно подгибались ноги у водовозной кобылы. Правда, накануне женщина-доктор колола всех колхозных коней какой-то диковинной иголкой, надетой на маленький стаканчик, и уверяла, будто это предохранит их от болезни. Старики недоверчиво косились на хитроумный стаканчик с иглой, из которой брызгала прозрачная жидкость, и решали про себя мудреную задачу: приводить к русской лекарке своих собственных коней или положиться на милость аллаха.
То, что женщина рассказывала сейчас, было и вовсе диковиной. Будто бы болезнь сидит у коня в крови и разносят ее не видимые глазом козявки, называемые бациллами.
Под конец доктор сказала, что сегодня все единоличники должны привести своих животных во двор сельсовета, где им сделают прививки.
Не успела толпа как следует пошуметь, повздыхать и подумать, вести или нет своих лошадок, куда велено, как к перилам веранды подошел председатель и сказал, что вопрос этот «обсуждению не подлежит»: до полудня все лошади должны находиться во дворе сельсовета.
Кто-то из собравшихся поднял руку.
- Говори, - кивнул председатель.
- А можно ли продавать больного коня?
- Ни в коем случае!
- А Жабраил Аушев продал.
Председатель нахмурился.
- Где он?
- Был здесь!..
- Удрал, видно. Знает собака, чье мясо съела.
- Не волнуйтесь, товарищи, - вмешался инструктор крайисполкома. - Если Аушев действительно продал больную лошадь, - он понесет наказание. Это равносильно намеренному распространению эпидемии.
Неизвестно, сколько бы еще времени заняли разговоры о Жабраиле Аушеве, продавшем кому-то больную лошадь (аульчане любили обо всем поговорить обстоятельно), если бы не событие, которое не каждый день случалось в захолустном Орюрте и которое отвлекло сход по крайней мере, на весь остаток дня.
На проселке, видневшемся из-за забора, показалась крытая полуторка. Через несколько минут, ловко миновав огромную лужу у ворот сельсовета, шофер затормозил, и из машины вышел высокий темноволосый мужчина в драповом пальто и смушковой папахе. Это был один из старших оперуполномоченных Чечено-Ингушского угрозыска.
Толпа с любопытством прислушивалась к разговору, который произошел между приезжим и сельским начальством, но ветер дул в сторону веранды, и слов нельзя было разобрать. Однако, когда машина снова двинулась по улице Орюрта, увозя с собой и приезжего, и заведующего конефермой, среди собравшихся пошел щепоток, будто в аул прикатил не кто другой, как сам начальник милиции из Грозного. Откуда это стало известно, никто не знал, но слух распространился по толпе с быстротою молнии, вызвав оживленные толки. Председателю и женщине-доктору стоило немалого труда вернуть разговор в прежнее русло, то есть к злополучному сапу и лошадям, принадлежащим единоличникам.