Панченко протер очки, водрузил их на нос и, покачав головой, ответил, как всегда в своем «высоком штиле»:
- На сей вопрос в начальной стадии дознания едва ли можно отвечать хотя бы с минимальной достоверностью. Даже сама постановка его неправомерна. Надо думать о другом - о быстроте действий… По-моему, мы топчемся на месте.
- Может, вы подскажете, как именно действовать? - съязвил Дараев. - Нет? То-то. Позвольте мне?
- Пожалуйста!
Вадим Акимович поднялся с места.
- Я буду краток. Первое: сторож не видел никого из грабителей, он только слышал скрежет срываемых замков, топот ног, неясные голоса. Лишь к утру ему удалось немного освободить руки и выстрелить. Короче: внешних примет преступников мы не имеем. А местные работники милиции до сих пор не выявили ни возможных очевидцев, ни подозреваемых лиц. О какой же версии можно вести речь? На чем ее строить? На догадках?
- На этот раз вы правы, - заметил эксперт.
- Темновато уже, - сказал Тигран Вартанович. - Зажгите-ка, братцы, лампу. Вадим, возьмите бумагу и записывайте.
Дараев повиновался.
То, что продиктовал Ивасьян, не выходило за рамки самых общих мер, которые обычно принимаются по розыску преступников, когда нет прямых улик и вещественных доказательств. Касалось это выявления скупщиков краденого, называемых на воровском жаргоне барыгами, возможных каналов сбыта и так далее.
Встав из-за стола, Ивасьян приказал, обращаясь к Дараеву:
- Вы пока останетесь здесь, Меджид вам поможет. Срок - два дня. Мы с экспертом и Губановым возвращаемся в город. Вернемся послезавтра. Желаю успеха!
Переночевав у Тамара Эдиджева, на другой день к вечеру, измотанные и недовольные результатами дня Дараев и Куваев сидели с участковым в одной из комнатушек сельсовета.
За окном медленными хлопьями сыпался снег, выбеливая крыши домов и пристывшую грязь на улицах. Ветра не было, и казалось, что темнеющее небо, земля и весь этот приглушенный сумерками сельский пейзаж прошиты белой мельтешней, как мохнатыми нитками.
Вадим Акимович не шутил и не рисовался, как обычно. Один день уже прошел, а они ни на шаг не продвинулись вперед. Эдиджев посасывал папиросу, а Куваев молча ковырял пальцем порванное сукно на столе, изредка посматривая на Вадима.
- Подытожим, - прервал, наконец, молчание Дараев. - Что нам удалось выяснить? Завмаг Гиссе Хатхе дал весьма пространные показания, но совсем не утешительные. Он никого не подозревает. Ничего не может сказать и о том, кто знал, что в оцинкованном ящичке находятся деньги. Да, Меджид, что там у тебя с ездовым сельпо? Как его?.. Ахмед.
- Ахмед Бжасов, - подхватил Куваев. - Он действительно очень часто бывает в магазине, доставляет товары. Но за сутки до грабежа Бжасов уехал на похороны умершего родственника в другой аул, где находится и сейчас. По этому поводу есть по всей форме рапорт Тамара…
Эдиджев кивнул.
- Словом, алиби надежное, - продолжал Дараев. - Хорошо. Пойдем дальше. С населением и активистами говорили, предъявляли на опознание холщовый мешок, в который бандиты засунули сторожа… взяли отпечатки пальцев у двадцати шести человек - грузчиков, продавцов, счетоводов, словом, у всех мужчин, кто имеет хотя бы отдаленное отношение к магазину, и…
- И - ничего… - вздохнул участковый. - Прямо как сквозь землю провалились.
- Да… - сказал Куваев, заглянув в записную книжку, - у меня есть сведения, что пекарь Алисаг Женетлев накануне грабежа заходил в магазин и крутился возле кассы. Вероятно, он заметил ящичек с деньгами. Потом расспрашивал продавца о ценах на шерсть и шелк. А часом позже его видели в кузне. Он унес оттуда железный прут. Зачем он ему, не сказал.
- Его надо допросить!
- В ваше отсутствие я взял у Женетлева оттиски пальцев…
- Ну?
- Ничего похожего на трехдельтовый узор..
- И все-таки этого мало, - несколько оживился Дараев. - Нужно выяснить, с кем он встречается, и всех прощупать. Справитесь с этим, Гамар?
- Так точно, - с готовностью встал Эдиджев - Могу идти?
- Идите.
В дверях участковый едва не столкнулся с Гаруном Каде, председателем Афипского сельсовета. Фигура эта была, прямо сказать, колоритная. Крупное, кирпичного цвета лицо с живыми темными глазами, в которых светились ум и едва заметная усмешка. «Ну, как, пинкертоны, - словно говорили они, - что-то мало проку от ваших стараний». Гарун Каде носил усы и, как видно, уделял им немало внимания. Черные, без признаков седины (хотя обладателю их было под пятьдесят), они молодцевато закручивались вверх, как у рубаки-кавалериста. Одет он был в добротное темно-синее пальто, на ногах - яловые сапоги, на голове - пепельно-серая каракулевая папаха.