— Вы наверное думаете, что крестьяне там живут, как в русских деревнях, — продолжал он. — Как бы не так! Парагвайское жилище — это простой навес, или в лучшем случае хибарка, со стенами из вбитых в землю кольев, даже не обмазанных глиной. Горбачевскую брошюру читали? Помните там про умеренный украинский климат! Ну, вот, поезжайте и увидите какая это Украина! Жара аховая, лишающая вас всякой энергии. А работать надо, да еще как! Ну, это, конечно, не все, Видите мои руки? — показал Хапков. Они были густо покрыты мозолями, шрамами и какими-то темными пятнами. — Все это будет и у вас. Подкожных блох будете вытаскивать из своих передних и задних конечностей сотнями. Но блохи, в конце концов, зло не такое страшное, как комары и муравьи: первые не оставляют вас в покое ни днем ни ночью, вторые пожирают почти все, что вы посеяли. Бороться с ними без денег немыслимо, а деньги у вас скоро кончатся и новых вы не заработаете. Конечно, все переболеете акклиматизационными болезнями: будут у вас поносы, солнечная чесотка, по телу пойдут нарывы и язвы. Впрочем, через несколько месяцев, когда кровь приспособится к новым условиям, все это само пройдет. Словом, не хочу вас запугивать, но выдержат там очень немногие, остальные разбегутся кто куда, как разбежались две первые группы.
— А что представляет собой станица генерала Беляева и много ли в ней сейчас народа? — осведомился я.
— Станица? — с недоумением переспросил Хапков. — Да вот, сами увидите. А народу там еще немного осталось. Лес, конечно, больше никто не пытается корчевать, но некоторые из имевших деньги купили себе у парагвайцев готовые чакры и на них ковыряются. Ну, всего хорошего, мне пора, — заторопился он. По всему было заметно, что разговор на эту тему не доставлял ему удовольствия.
Проводив гостя мы молча переглянулись. Говорил Хапков спокойно, без всяких признаков озлобления и не обвинял никого, в словах его чувствовалась правда. Судя по могучей фигуре и показанным нам рукам, отнести его к разряду малодушных и убоявшихся труда тоже было нельзя. По всему было видно, что этот человек сдался только после упорной борьбы.
— Ну, нас много, а на миру и смерть красна, — утешались мы. — Одиночки, конечно, не выдерживают, а сообща, Бог даст, справимся.
В тот же вечер нам довелось беседовать с другим беглецом из Парагвая, капитаном Ардатовым, уехавшим со второй группой. Этот оказался гораздо прямолинейней Хапкова.
— Станица генерала Беляева? — переспросил он. — Как же, как же, цветущий край, где все обильем дышит и где я имел сомнительное удовольствие побывать. Вам, конечно, тоже прожужжали уши чудесным украинским климатом, величием города Энкарнасиона, благоустроенной станицей, школой, церковью, госпиталем с тремя врачами, широкой помощью правительства и прочими. Втирали все эти очки и нам, а на деле получилось так: приезжаем в Энкарнасион — дыра прямо зловещая, даже на приличное село не похоже. Тут нашу группу встретил генерал Беляев — симпатичный, ласковый, всем нам страшно понравился. «Добро, говорит, пожаловать, дорогие! Сейчас я вас помещу в здешней казарме, накормлю, дадим вам денек отдохнуть, а потом отвезем в станицу».
Ну, пришли в казарму: голая комната с цементным полом, даже сесть не на что. Принесли парагвайский чай — какую-то бурду без сахара и без хлеба. Выпили мы его и ждем что дальше последует, Но генерал говорит: «Извините, господа, Парагвай страна бедная и больше ничего предложить вам не может».
На другое утро появился какой-то обшарпанный дядя, генерал его нам представил: станичный атаман. Подали и подводы, в каждую впряжено по шести волов. Смотрим мы и диву даемся: зачем, думаем, в такие маленькие телеги по целому стаду впряглись. Но эта загадка вскоре разъяснилась: дорога, оказывается, такая, что по ней и в сухую пору шестерик волов еле тянет, а после хорошего дождя на нее и не суйся. Ну, значит, тронулись. Не успели проехать и полпути, как пошел дождь, к счастью, не очень сильный, но все же дорогу начало быстро развозить. Вещи наши и дети были на телегах, туда же пристроили дам, а сами топали пешком, по щиколотку в грязи; от Энкарнасиона ехать надо было всего десять верст, а ушел на это путешествие целый день. Начало темнеть, когда телеги остановились. Атаман говорит: «Слезай, ребята, приехали в станицу!»