- То пустое, - отмахнулся от него Волошин. Он встал: - Дозвольте, панове, поднять эту чарку за колыбель земель украинских, за нашу подкарпатскую Русь!
Выпили дружно, с усердием.
В уголке большой парадной "залы" девушка в строгом темном костюме и расшитой шелком блузке записывала "высказывания" Волошина, который время от времени поглядывал на нее с явной теплотой.
- Кто такая? - спросил у Бращака сосед.
- Пан Волошин новой стенографисткой обзавелся, - ухмыльнулся многозначительно Бращак.
- Еще одной? А София куда подевалась?
- Любит наш Августин... свежих людей. Докладывал мне Будяк, что София, красавица наша, отправилась в батюшкин приход попрощаться, ждет ее дальняя дорога... - Бращак заговорил совсем тихо.
- Не может того быть! - удивился сосед.
- Еще как может. Эта бывшая учительница давно уже служит двум господам. Причем неизвестно еще, какому старательнее.
- Волошину про то известно?
- Не сомневаюсь - знает. Но так нашему дорогому Августину удобнее. Бращак рассмеялся,
- Панове! - истово обратился ко всем Августин Волошин. - Собирайте, накапливайте силы, гуртуйте вокруг себя всех, кто ненавидит большевизм, кому дороги наша вера и идея! Мы должны с оружием в руках встретить заветный светлый час. А он грядет!
- Светлый час... - прокомментировал Бращак. - Власть он хочет урвать, вот чего он хочет, какие сны видит!
Гости поднялись из-за стола, разбились на чинные группки. Дельцы потели в своих суконных костюмах-тройках "под Европу", сверкали драгоценности на крестах у священников. В передней комнате дремали мордатые хлопцы - волошинская охрана.
Волошин расспрашивал Бращака:
- В последнее время мне все чаще говорят о каком-то "товарище Олексе". Кто такой, узнавали?
Бращак почтительно доложил:
- Олекса - сын лесоруба из Ясиней. Отец умер, старший брат коммунист, в комсомол вступил в двадцать четвертом году, через год - в партию, участвовал в коммунистических демонстрациях, агитировал среди рабочих и лесорубов.
- Из убежденных, - неопределенно протянул Волошин.
- Говорят, из самых идейных, - подтвердил Бращак. - Из края исчезал на три года, - продолжал он. - В полицейском досье...
- Кто его смотрел?
- Будяк... Так вот там эти три года никак не обозначены. А мы установили, что он через Германию и Польшу нелегально уезжал в Советский Союз, учился в Харькове. Возвратился в край тоже по чужим документам.
- Высокого полета птица, - протянул Волошин.
- Полет тот можно и оборвать... - сказал многозначительно Бращак.
- Все можно, - согласился Волошин.
Бращак ехидно спросил:
- А ваша любимица хоть попрощалась с вами?
- Кто? - сделал вид, что не понял, Волошин.
- София, - с удовольствием объяснил Бращак. - Укатила на днях в Берлин. Точно знаю это.
- Пусть посмотрит Европу, - уклончиво прокомментировал Волошин.
"Трудящиеся должны бороться против всякого
национализма. Буржуазному национализму следует
противопоставить интернациональное, революционное
единство".
Начальник полиции докладывал губернатору края:
- Получено сообщение, что к нам направляются известный коммунистический публицист Юлиус Фучик и группа коммунистов из Чехии и Словакии,
- Зачем они жалуют? - удивился губернатор. Он внешне скучающе слушал полицейского.
- Цель поездки - знакомство с положением в Закарпатье.
- Можно представить, что напишет в своей коммунистической газете Фучик! - Губернатор уже не скрывал раздражения.
- Статьи его нам славу не умножат, - подтвердил начальник полиции. Какие будут распоряжения?
- Ума не приложу, - с досадой ответил губернатор. - С одной стороны едут открыто, с другой - явно антиправительственная акция.
- А может, турнуть их отсюда, чтоб и следов не осталось? - решительно предложил полицейский.
Губернатор отрицательно покачал головой:
- Скандал разразится колоссальный. Запросы, интерпелляция в парламенте... Нет, что-то другое надо придумывать...
...Олекса, Мирослава, Сирена, несколько активистов крайкома встречали на вокзале Фучика и делегатов от рабочих.
- Смотри, Олекса, - тронула за плечо Олексу Сирена. Впрочем, он и сам уже обратил внимание на то, что перрон вокзала заполнялся суетливыми людьми, одетыми разномастно, но в одном стиле - под "простых" украинцев. Кое-где мелькнули желто-голубые флажки с трезубцем. Было немало и крепко выпивших. Среди толпы сновали Будяк и несколько его подручных.
Олекса посмотрел на часы, подозвал Мирославу.
- Мирослава, времени нет, но вдруг... Быстро пошли хлопцев на заводы, пусть поднимают рабочих.
- Не успеем, - отчаянно сказала Мирослава, - а эти вас затопчут. Напоили, подкупили всю городскую шваль...
Поезд из Праги шел точно по расписанию. В одном из вагонов у окон стояли, смотрели на плавно проплывавшие горы Юлиус Фучик и его товарищи.
- Люблю Карпаты, - сказал один из рабочих. - При взгляде на них начинаешь понимать, что такое вечность.
- Нет в этих горах тишины, - ответил Фучик. - В Закарпатье ежемесячно участвуют в рабочих демонстрациях по пятьдесят-шестьдесят тысяч человек... После тяжелейшего неурожая здесь нищета достигла предела. Безработица, болезни... Добавьте к этому политику насильственной колонизации и вы поймете, сколько отчаяния и гнева накопилось в Карпатах.
А там, куда они ехали с миссией солидарности, им готовили недобрую встречу. Повинуясь команде Будяка и его подручных, сброд на перроне кое-как выравнивал ряды. Полицейские покидали станцию. Они ухмылялись.
- Всыпьте красным, хлопцы, - бросали на ходу, - чтоб и носа к нам впредь не совали...
Мирослава уже на бегу торопливо сказала Олексе:
- Я к безработным... Они поймут...
Девушка вскочила в пролетку на привокзальной площади, крикнула извозчику:
- Быстрее к бирже!
- Не поеду, - хмуро сказал пожилой гуцул, - убьют вот те... - указал он на вьющуюся на перроне толпу.
- Поедешь, коханый, - зло ответила Мирослава. - Вот деньги, здесь хватит...
- Не-е, - замотал головой извозчик.
Мирослава в другой руке уже держала пистолет.
- Выбирай...
- Вьо-о! - взмахнул батожком извозчик.
- И быстро чтобы!
Пролетка понеслась по узкой улице.
На бирже труда сидели, стояли, перебрасывались фразами сотни безработных. Хмурые, изможденные, они знали, что работы нет и скоро не будет, и пришли сюда скорее по привычке, чем в надежде на счастливый случай.
Пролетка с Мирославой влетела во двор биржи.
- Товарищи!.. - выкрикнула Мирослава. Она стояла в пролетке, на виду у всех. Безработные вяло подошли.
- Товарищи! К нам едут рабочие Чехии и Словакии, чтобы посмотреть, как мы бедствуем, и поддержать наши требования...
- ...Жаль, - сказал Олекса своим товарищам, - что поезда из Праги ходят точно по расписанию. Не успеет Мирослава.
Один из коммунистов, в форменной куртке и фуражке железнодорожника, начал пробиваться сквозь толпу к зданию вокзала. Он вошел в комнату дежурного:
- Видишь? - указал в окно на снующих по перрону полупьяных людей.
- Никогда такого не было, - срывающимся голосом сказал дежурный по станции.
- Задержи пражский... Дай красный по линии...
- Не имею такого права! - побледнел дежурный. - С работы погонят, если не посадят, а у меня пятеро на шее, пять ртов голодных...
- Давай красный... От имени крайкома партии прошу... Кровь ведь здесь прольется! Весь сброд сюда сползся... И все жандармское воронье слетелось!
Дежурный, отчаянно махнув рукой, включил красный на семафорах.
А в кабинете начальника станции, где расположились полицейские чины, Бращак и его подручные, уже предвкушали скорую расправу с делегацией пражан. Полицейский полковник сказал одобрительно Бращаку: