И мне вспомнился случай в Гренландии, когда мы с женой объезжали древние норманнские поселения. На утесе перед своим домом, глядя в море, сидел эскимос. Просто сидел и глядел. Мы разговорились; он сказал, что его родина далеко на севере, но власти переселили всех жителей стойбища на юг. Речь коснулась войны, он о ней кое-что слышал. Моя жена рассказала, как враги схватили ее отца и долго держали в тюрьме. Эскимос не знал, что такое тюрьма, но смысл уловил и истолковал этот эпизод как худшее, что может случиться с человеком. Он тихо вымолвил: «Его переселили...»
Наш собеседник поведал мне много интересного о крае, рассказал о развалинах на месте старых приморских поселений. При этом он говорил о следах жилья, которые, по его мнению, явно принадлежали другому народу – наверно, туннитам. Старые предания о тун-нитах я слышал и в других местах побережья. Полагают, что это – дорсетские эскимосы, своеобразное племя, с которым, вероятно, встречались винландцы, но которое затем исчезло.
Прежде на северных берегах Лабрадора было гораздо больше эскимосов. Они называли себя красивым именем – серкинермиут (народ, живущий на солнечной стороне, то есть на берегу, обращенном к востоку). Было много племенных групп. От болезней, распространенных в цивилизованном мире, погибло немало эскимосов. В последние годы жизнь эскимосов наполнилась новым содержанием. Немалую роль сыграло то, что они занялись ловом трески. Продолжается бой тюленей, но их стало очень мало. Осенью эскимосы ловят арктического гольца, большими косяками идущего в реки. На оленя почти не охотятся. Время каяков миновало, эскимосы обзавелись моторными лодками, однако сани с собачьими упряжками сохранились, сохранилась и лабрадорская собака – выносливое, красивое животное. Новые времена повлекли за собой много перемен, но душа эскимоса прочными нитями связана с прошлым.
Летим дальше на север, в Нейн. Внизу вереницей тянутся острова и отмели. Это – характерная черта побережья, начиная от Белл-Айла. Наверно, норманны держались подальше от опасных шхер и подходили к неизвестному берегу только там, где фарватер был относительно свободным. Обозревая с самолета море и изрезанный берег, я думал о винландцах и о маленьких открытых судах, которые давным-давно шли здесь на юг. Искушенные мореходы пытливо всматривались в проплывающую мимо чужую землю: годится она или надо идти еще южнее?
В приморье лес утвердился лишь в немногих защищенных уголках, но на запад простирались сплошные массивы. Далеко в сушу врезались фьорды, в них впадали богатые рыбой реки. По берегам фьордов стоял лес, но травы было маловато. На лабрадорском побережье достаточно мест, где гренландцы могли заготовить нужный им лес. И если они зимовали здесь, скажем, чтобы добыть ценные шкурки куницы и бобра или заготовить моржей и тюленей, то прокормиться им было во всяком случае не труднее, чем на родине. В море – треска, в реках – форель, голец и лосось, в лесах – сколько угодно оленя.
Внизу промелькнул Девис-Инлет, красивое селение в лесу, прикрытое с моря большим островом Укасиксалик. Здесь обитают самые северные индейцы – наскапи. На опушке несколько палаток.
И вот Нейн – горстка домов и церковь под горой, густой ельник по склонам. Уже появились дрейфующие льды, и летчик не сразу высмотрел подходящую полынью для посадки. Севернее Нейна на лабрадорском берегу теперь нет эскимосов.
Мы снова познали гостеприимство лабрадорцев. Много важного и полезного рассказал нам о приморье Фред Груб, руководитель местного отделения «Моравской миссии». Немало поведал и «лесной человек» Э. П. Уилер. Вместе с женой он как раз собирался идти на лодке в северную глушь, где задумал зимовать. Уилер – геолог.
– Я выбрал эту профессию, – рассказывает он, – потому что только она позволяет жить в дебрях и в то же время приносить людям пользу.
Почти тридцать лет он странствует в северных районах Лабрадора, куда никто не забредает, если не считать случайных эскимосов. Участвуя в их санных переходах, Уилер научился говорить по-эскимосски. Но чаще всего он путешествовал один; теперь его сопровождает жена. За много лет он провел геологическую съемку на огромной неизведанной территории.
Уилеру по душе такая жизнь, об этом говорит его заразительный смех и неизменно веселое расположение духа. Ему сейчас около шестидесяти, жена немногим моложе его, но ходит она легко и отлично управляется с веслом. Они два года проводят в дебрях, год – в цивилизованных краях. Дом Уилеров находится в штате Нью-Йорк, там они принадлежат к светскому обществу.
– Когда муж возвращается из очередного странствия, – говорит, улыбаясь, миссис Уилер, – он пьет только лучшие вина и непременно из хрустальных бокалов.
Я познакомился также с эскимосом Исаком. Добродушный старик охотно отвечал на все мои вопросы. Рассказал мне про приморский край, про остатки жилья, которые показались ему необычными. Постараюсь как-нибудь их исследовать... Скорее всего, там жили эскимосы, но когда ищешь в диком краю, стоит осмотреть все следы. Тем более что в лабрадорском приморье было очень мало раскопок.
Воздушная рекогносцировка, которая началась на Ньюфаундленде, дала мне хорошее общее представление о южном маршруте винландцев. К тому же я увидел и услышал многое, что должно было пригодиться мне на следующий год, когда часть экспедиции отправится на Север, чтобы работать на Лабрадоре.
Поздняя осень. Похолодало... Треска ушла в море. Высоко в небе на юг широким клином летели дикие гуси. Скоро нагрянет зима: лед вдоль побережья, снежные заносы в лесу. Жители Нейна надолго будут отрезаны от внешнего мира. Помчатся по льду собачьи упряжки.
По примеру диких гусей мы с Бенедиктой полетели на юг. И вот опять под нами северный берег Ньюфаундленда. Вот раскинулась широкая равнина вокруг Ланс-о-Мидоуза, вот извивается Черная Утка, вот терраса, где мы нашли остатки древнего жилья. Какую тайну хранит земля?
НА «ХАЛТЕНЕ» ВДОЛЬ СЕВЕРНЫХ БЕРЕГОВ ЗАЛИВА СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ
Наше судно называлось «Халтен». Это была заслуженная норвежская спасательная шхуна, длина сорок семь футов, крепкие шпангоуты, прочная обшивка. Колин Арчер, построивший «Фрам» для Фритьофа Нансена, и тут создал настоящий шедевр. Четкие линии, гордая осанка – сразу виден твердый характер. Шхуна была рождена для единоборства с самыми сильными волнами. Когда у норвежского побережья бушевал шторм, разбивая рыбачьи боты, как раз такие спасательные суда поднимали паруса и пробивались к ним на помощь сквозь непогоду. Наша шхуна в чужом порту резко выделялась среди других кораблей, и моряки подолгу любовались ею. Крепкое, надежное судно. Правда, качало на «Халтене» сильно.
Прежний владелец поставил на палубе каюту. Уменьшилась парусность, зато размещалось больше людей. Кроме моей жены Анны Стины и меня, на борту были капитан Пауль Сёрнес, уроженец Сюннмёре, хорошо знающий воды Шпицбергена и Гренландии; доктор Одд Мартенс, мой друг детства, с которым мы много раз летом ходили в походы по горам Норвегии; Эрлинг Брюнборг, совершивший кругосветное плавание на спасательной шхуне того же типа, что «Халтен», фотограф, превосходный моряк и мастер на все руки; и, наконец, моя дочь Бенедикта.
Мы решили перебросить шхуну через океан до Монреаля на грузовом пароходе. Оттуда спуститься на ней по реке святого Лаврентия, плыть вдоль северного берега залива святого Лаврентия на восток, пройти через Белл-Айл, добраться до Ланс-о-Мидоуза на северной оконечности Ньюфаундленда и приступить к раскопкам жилых слоев, найденных мной годом раньше. В пути мы осмотрим северный берег залива святого Лаврентия, так как многие исследователи считали, что винландцы доходили туда. Мы знали, что из-за дрейфующих льдов в проливе Белл-Айл в Ланс-о-Мидоуз нам не попасть раньше июня.