Да это и не малое удовольствие… Сидеть так, никуда не спеша, тихо и качественно делать простое моряцкое дело… Вокруг суетятся рыбаки. Каждый тянет свою лямку. И тянет с удовольствием. И все уважают работу друг друга.
Всё бы хорошо, да есть одно «но». Я уже вторые сутки голодный, как волк. Всё как то не до еды было: все деньги из заначки пришлось отдать за ремонт двигуна. Но сама мысль о решённой проблеме грела душу. А хороший двигатель, это вопрос не праздный. А в море, это вопрос «быть или не быть».
– «А я увидел сверху, – откуда то из-за спины послышался голос Володи Губанова, – только Серж Пират может тут чинить свои паруса. Да ещё и алые».
Я поднял взор. Сзади, на фоне Генуэзских башен, нарисовался силуэт… Ну, конечно же! Это Губанов!
Я, признаться, очень обрадовался его приходу.
– Привет, Вовка!
– Шикарно выглядишь! – Губанов искренне расцвёл в улыбке. – Тельняшка, бандана, чёрные пиратские штаны… – А ты, какими ветрами? – Я пригласил Губанова на «Гикию».
– Прости, браток, угостить не чем. – Извиняюсь я, помня мою голодную ситуацию. – Этим ты меня не удивишь… – Он с любопытством осмотрел камбуз, спаленку, салон.
– А не хошь ли проветрить мозги? А? Бриз-то сегодня, каков?
– С радостью! – Я свернул паруса, сложил в сундучке парусные причандалья…
– Рванули?
– Вот так тут всё и оставишь? – Удивился Владимир.
– Лёгко, – отвечаю.
– И всё будет цело?
– Как в банке. – Говорю я. – Ещё ни одна нитка не пропала. Рыбаки народ сурьёзный…
– Приятно, – удивился он. – Хорошо устроился, Серега! Помню, прошлый раз тут у тебя народу была уйма! Я даже не стал подходить… Коммерцию боялся сбить. А сейчас, смотрю, пусто?-
– Есть такое дело. – Говорю, – Давай лучше о приятном.
– А впереди зима, ремонт, поборы, паразитов, вон сколько развелось! Настриг чё за лето?
– Моя рыба другая, – говорю, – сам знаешь…
Хотя, Володя, как всегда прав. Впереди зима, и никого не интересует «твоя рыба» Гони деньги!
Мы вышли на набережную. Губанов куда то исчез. Не в прямом смысле, конечно. Он как то изолировался от мира. Только потом я догадался, что звучало в этот момент в душе поэта Губанова: «…вдохни Балаклавского бриза глоток…» – эта строка как молния пронзила его сознание. И он понял, что это означало… Это было начало, может быть начало лучшего его стихотворения…
От восторга, от страха забыть, от важности этих слов, сердце гулко забилось в груди, отдавая в висках… И вторая строка сошла, точно спустилась с небес: «…и вена тугая ударит в висок… строкой золотого размера, раскатистым слогом Гомера…»
«Боже мой, как хорошо…, – подумал Губанов, – и откуда я это мог знать? Верно, откуда-то с неба приходят эти строки… «раскатистым слогом Гомера…» Лучше, просто невозможно и сказать… не забыть бы… только бы ни забыть!»
И он повторил ещё раз мысленно:
– Пирожки, беляши, самса, караимские…, – прямо в ухо закричала бабуля с сумкой и термосом через плечо. Да, ситуация! Я голодный как волк, гуляю с поэтом Губановым, и денег ни копейки! «…Ох, и заточил бы я сейчас этот беляшок!» – эта моя мысль оттеснила все остальные…
На мою радость, Вовка подплыл к бабуле, и купил, правда, как то механически, три беляша!
А беляши были смачные на вид! Золотистые, сочные, мясистые… И аромат их заманчиво щекотал ноздри…
«Молодец. Губанов, – подумал я, – взял три беляша, и обо мне не забыл…»
Мы пошли дальше. Нас окружила компания туристов, невесть откуда взявшихся тут в конце октября… Губанов был всё так же задумчив. И так же задумчиво он съел свой первый беляш.
Мы поговорили о плохом сезоне. О базе подводных лодок, бездарно разоренной властями, о нищете людей…
«…Надежды не будет, зови не зови…» – эта новая строка легла сама собой. Легла, как выплыла из темноты подводного, скального туннеля. «…Мы долгие годы не вторим любви…»
– А помнишь Куприна, Вовка, какая интересная тогда была жизнь… Вот здесь была кофейня Ивана Юрьича…
– И она ещё освещена была двумя висячими фонарями «молния»… Помню, читал «Листригонов» не раз.
И тут он опять, как бы выключился…
«…Погасли огни золотые…» Губанов увидел воочию и Куприна, сидевшего в рыбацком плаще за столиком в кофейне Ивана Юрьича. Сквозь решетчатые окна кофейни, ясно просвечивались фигуры Юры Паратино, Христо Амбарзаки. И два фонаря «молния», точно две золотые звезды, то вспыхивали за решёткой окна, то притенялись, заслонённые чьими то широкими спинами…