— Послушный был, — подал голос кто-то из темноты. — Поверил, что у Каурого одышка и его надо развьючить, а вьюк нести самому. Каурый, по-моему, очень удивлялся: никогда он такого чудака не видел, чтобы лошадиную кладь по доброй воле на перевал тянул.
Громкий хохот раскатился по пещере.
— Да, к Даурии привыкнуть надо, — задумчиво сказал Алексей Иванович. — И к горам, и к ливням, и к тому, что мы так запросто сидим в самой настоящей таинственной пещере. Вот мой Генька позавидует, когда расскажу…
— Для пущей убедительности снимочек сделай, — посоветовал Борис. — Пещера Али-Бабы или пристанище благородных разбойников. Освещения добавить? — он бросил в костер несколько сухих веток.
Алексей Иванович, вынув из мешка футляр с «Зорким», отошел вглубь пещеры, чтобы вместить в кадр и костер, и окруживших его археологов, и мрачные стены с укрепленными в расщелинах фонарями. Он припал на колено, но тут же вскочил:
— Что за черт!? — и, подняв что-то с земли, подошел ближе к свету.
Теперь все увидели, что в руках у него — полоска металла. Она давно уже заржавела, но все-таки можно было разобрать, что одна сторона ее когда-то была заточена, а в отверстии на конце болтается ржавое звено от цепи.
— Не пойму… — пробормотал Алексей Иванович, всматриваясь в находку. — Что это?
— Эх ты, а еще опытный археолог! Простейшего памятника материальной культуры опознать не можешь, — насмешливо процедил Борис. — Видимо, твое развитие остановилось на каменном веке, а обыкновенные вещи современной эпохи тебе неведомы. Это же нож!
— Пожалуй, действительно нож. Только, по-моему, он не очень уж обыкновенный. Я видел такие в Чите, в музее. Каторжане из кандалов мастерили: разбивали кандалы камнями, разгибали и оттачивали. Но как он сюда попал? — Башмаков оглянулся. — Место уж больно глухое…
— Видно, не такое глухое, как кажется, — сказал Борис, отбросив свой обычный насмешливый тон. — Вот и Дунгуз здесь ходил когда-то. А ну пошарим, авось еще что-нибудь отыщется…
Свет фонарей стал продвигаться вглубь пещеры. Метр за метром осматривали археологи неровные стены, каменный пол, направляя слабые, дрожащие струйки света в каждую выбоину, в каждую расщелину, на каждый уступ. Время от времени слышались восклицания:
— Глядите-ка, здесь костер жгли… Углей-то!
Да, этим углям лет сто, не больше.
— Кружка! Аж позеленела вся…
— А тут что?!
В дальнем углу пещеры лежала груда ветхой, полуразвалившейся одежды. Кто-то нагнулся к ней, коротко вскрикнул, и сразу все смолкли. В наступившей тишине слышнее стал треск костра и шум дождя. Археологи, словно по команде, обнажили головы.
Первым нарушил молчание Дунгуз:
— Русский человек, не бурят. Так что наши таких сапог не носили, нет…
Остатки грубых башмаков из толстой, плохо обработанной кожи с большими медными застежками бросались в глаза среди истлевшей одежды.
Археологи нагнулись над погибшим. Кто он? Какая судьба забросила его в пещеру? И почему он погиб?
Отойдя в сторону, Алексей Иванович заметил: из-под большого, плоского камня торчит уголок какой-то вещи.
«Странно. Будто нарочно припрятано, — подумал он. — Чтобы от зверя защитить. И от непогоды…»
Отвалив тяжелый, словно вросший в землю камень, он поднял свою новую находку. Несколько человек тотчас осветили ее фонарями. Это был небольшой деревянный футляр: две тщательно пригнанные друг к другу дощечки, соединенные тонким ремешком. Два других ремешка, продернутые через отверстия в дощечках, были связаны в тугой узел. С годами ремешки так затвердели, что развязать узел не удалось, — Алексей Иванович осторожно разрезал его. Дощечки, словно створки большой раковины, раскрылись, и археологи увидели зажатые между ними пожелтевшие бумажные листки, покрытые карандашными записями.
Башмаков вернулся к костру. Орон подбросил в огонь несколько веток, пошевелил их, и взвившееся пламя ярко осветило Алексея Ивановича.
Первым делом он пересчитал ветхие листки: двадцать шесть. Не скреплены между собой и не пронумерованы. Оставалось надеяться, что владелец в свое время не перекладывал их и сохранял в своей самодельной записной книжке неизменный порядок страниц.
Алексей Иванович стал читать про себя, страницу за страницей. Но, подняв голову и заметив нетерпеливые взгляды товарищей, спохватился и, вернувшись к первой записи, начал читать вслух.
Сначала шли стихи: