Доводы Шмеля Андрею казались логичными, но все равно, напрягаться ужасно не хотелось.
— Зачем это тебе? — спросил Андрей.
— Хочу хорошую оценку в четверти.
— Ой, да ладно. Она у тебя и так будет. Говори. Я вслепую не пойду.
Шмель задумался и чуть тише произнес:
— Я думаю потом поступать на театральное, — сказал и стал пристально смотреть на Андрея.
А Андрей и сам не знал, как реагировать. С одной стороны — какая разница кто кем хочет быть. А с другой, очень не вязался образ беспринципного, даже злого, Шмеля с миром Мельпомены. Андрей решил не озвучивать ответ, лишь кивнул, словно принимая.
— Так ты согласен? — спросил Шмель.
— Ну, давай попробуем, — неохотно ответил Андрей.
И это было одно из самых удачных его решений.
На следующей же перемене Шмель поволок Андрея к англичанке, озвучивать свое решение. Надо сказать, Надежда Викторовна почти не выказала сомнений по поводу участия Андрея, хотя пробормотала себе под нос непонятное: „horrible pronunciation“. И все же, она была рада, во-первых, она обретала первых актеров, а во-вторых, одним из этих актеров был ученик из школы с усиленным английским. Она тут же засуетилась, достала из своей объемной сумки две распечатки и показала мальчикам роли. Андрею достался дворецкий, как он потом узнал при помощи словаря, Шмелю же достался герцог. Что за герцог, что за дворецкий, и о чем вообще была пьеса — разобрать было сложно. Шмель предположил, что это творчество самой Надежды Викторовны, потому как ни в одной из известных пьес (а он, видимо, разбирался) такого набора персонажей быть не могло. Андрею, в сущности, были неважны детали, главное, что роль его ограничивалась всего пятью короткими предложениями, а зато он гарантированно получал хорошее отношение англичанки. Вскоре обнаружились и другие плюсы. В пьесы участвовали девочки из параллельных классов, причем, судя по ажиотажу на кастинге, засветиться в пьесе хотели самые симпатичные, ну или те, которые себя к ним причисляли. И вот тут уж Андрею было о чем нервничать. Если с пьесой сложилось все более менее гладко, то с девочками у Андрея еще не складывалось никак. Он, конечно, общался с одноклассницами, ходил на школьные дискотеки, где, в общем, не робел, но стоило девушке ему понравиться, Андрей тут же терял всю свою уверенность, начинал обильно потеть, заикаться и вообще, вести себя как полный имбецил. А тут грозило не просто оказаться среди красивейших девятиклассниц школы, но и как-то с ними общаться. Но самое страшное было, что одну из главных ролей получила Наташа Семякина — ангел из девятого „Б“. Семякина была не просто стройной красивой блондинкой, она была действительно интересной. Это была девочка из хорошей семьи, с умным взглядом и не по возрасту ответственным отношением к миру. Надо ли говорить, что она была на хорошем счету у педагогов, и очень уважаема в собственном классе. В отношениях, порочащих честь и достоинство замечена не была, да сложно было ее представить увлеченной какими-нибудь романтическими глупостями. Впрочем, это не мешало сохнуть по ней мужской половине школы, с седьмого по одиннадцатый класс. Что-то говорить про учителей в этом смысле, было сложно, но историк постоянно собирал походы, каждый раз интересуясь именно у Наташи, отпустят ли ее родители. Семякина в походы не ходила, и не потому, что была какой-то чопорной и закрытой для общественных мероприятий, у нее были резоны так поступать, и дело было точно не в родителях.
Наташе досталась герцогиня. Андрей сперва даже поревновал чуть-чуть, ведь герцогом был Шмель. Но потом выяснилось, что у Шмеля, оказывается, уже были какие-то „суперзерьезные“ отношения вне стен школы, а „глупые школьницы“ его совсем не интересовали. Более того, как это было не странно, но по воле творческой музы Надежды Викторовны, общалась герцогиня в основном с дворецким. Причем, монологи у нее были что надо — на полстраницы, а глупому дворецкому, у которого уже от этого открытия краснели уши, оставалось только односложно поддакивать и вставлять ничего незначащие фразы.
Первый день репетиций — это было самое неловкое, нелепое, скомканное, наполненное комплексами и переживаниями действие, когда-либо происходившее в актовом зале школы. Молодые актеры разбились по классам, интересам и полу. Надежда Викторовна пыталась разобраться с последовательностью сцен, сама себя чувствуя неловко в амплуа режиссера и, как догадывался Андрей, драматурга. Так и не разобравшись со своими обязанностями, англичанка решила, не мудрствуя лукаво, исполнять известную ей роль — педагога, и, пожалуй, это было самое правильное решение. Он усадила всех на первом ряду и стала вызывать на сцену, по ходу пьесы. И вот тут и наступил тот самый ужасный момент для Андрея, ведь в первой же сцене участвовал он и Наташа. И хоть знания текста наизусть от них пока никто не требовал, читать на английском с листа для Андрея тоже было проблемой. Нет, читать он мог, и, в общем, без запинок, но его произношение… Андрей знал, что со стороны, когда он старательно пытался выговорить межзубное „зэ“ или непроизносимое „эр“, он выглядел словно дебил, увидевший впервые азбуку. И вот теперь ему надо было продемонстрировать свое произношение перед самыми симпатичными девочками в школе, стоя на сцене, да еще и рядом с Семякиной.