— Начинайте, — поторопила англичанка Андрея, у которого была первая фраза.
Андрей бросил взгляд на Семякину, которая с очень серьезным видом, и даже, казалось, с придыханием, уже готова выпалить весь свой огромный текст. Ему надо было произнести всего лишь: „Вы звали меня, Ваша светлость“. И тут строки поплыли, звуки вылетели из головы, и получилось что-то страшное, с кучей твердых, с неправильными ударениями, с произнесенными непроизносимыми, и очень грозным тоном, словно дворецкий был не то чтобы не рад, что его позвали, а просто хотел убить за это. Андрей в ужасе поднял глаза на англичанку и увидел, как она сморщила нос, как если бы пыталась чихнуть. Увидев взгляд Андрея, она, не переставая морщиться, решила ободряюще улыбнуться, и с этой страной гримасой произнесла:
— Very good. Наталья, please, continue.
В зале раздались смешки, но Семякина начала читать, и вроде все затихли. Андрей выдохнул. У него была еще одна фраза в конце, но там было всего три слова, и он надеялся, что выпалит их быстрее, чем кто-то сможет что-то услышать. А Наташа читала прекрасно, она легко произносила сложные русскому уху звуки, жонглирую словами и интонациями, словно это был родной для нее язык. Андрей, еще красный от стыда, с восхищением смотрел на партнершу и удивлялся, насколько та органично смотрелась в этой роли. Он легко мог ее представить настоящей герцогиней, которая вот так же — с достоинством, с гордой осанкой сокрушалась о чем-то перед дворецким. Это было странное чувство: здесь, в средней полосе, в средней школе, посреди серости и уныния вдруг появился лучик грации, совершенно неестественный в местом колорите, как может быть неестественна сирень, вдруг решившая вырасти на свалке. Андрей так засмотрелся, что пропустил место, где он должен был добавить свою реплику, но после того как Семякина, прекратив читать, выразительно на него посмотрела, спохватился и, как и собирался, выпалил свои три слова.
Надежда Викторовна похвалила первых выступающих, сделала пару замечаний Наташе, и попросила поработать над произношением Андрея. Затем она пригласила на сцену следующую группу.
Неожиданно после выступления Семякина не пошла к своим одноклассницам, а, взяв за локоток Андрея, отвела его к дальнему от сцены окну.
— Ты сам согласился играть в пьесе? — спросила она.
— А что? — ответил чуть грубовато Андрей, решив, что Семякина хочет ему высказать претензии, за то, что он их подставляет.
— Нет, — Наташа пожала плечами, — просто странно. Ты вроде не очень любишь английский.
— Нам поблажки обещали в четверти.
— А, — погрустнела Наташа, — ясно. А тебе совсем-совсем не интересно в пьесе поучаствовать?
— Почему неинтересно, — стушевался Андрей. — Интересно. Хотя я понимаю, с моим произношением здесь делать нечего.
— На самом деле, произношение можно и поправить, тем более, тебе-то и нужно всего несколько слов правильно произнести.
— Ага, — без энтузиазма ответил Андрей. — Я попробую.
— Нет, ты не думай, — замялась Семякина, — я не хотела наезжать. Наоборот, я хотела помощь предложить.
— Какую? — удивился Андрей.
— Слышал про „Ешко“?
— По телеку крутили, — ответил Андрей, — лохотрон какой-то.
— Ничего не лохотрон, — сказала Наташа. — Там отличные уроки, книги интересные. А еще они присылают диски, на которых озвучены все слова. Хочешь, я подберу тебе твои слова, и запишу их.
— А на кассету можешь? — Андрею было неловко говорить, что диски ему слушать не на чем.
— Конечно, — ответила Наташа. — Я тогда постараюсь сегодня же заняться твоим текстом. А ты завтра кассету принеси чистую.
— Договорились, — согласился Андрей.
Пьеса продолжалась, на сцене уже во всю блистал Шмель, но взгляды многих были направлены не на сцену. Школьная среда она такая, стоит мальчику и девочке о чем-то пошептаться — сразу же идут сплетни. И вот, кажется, одна из сплетен рождалась прямо здесь и сейчас. Андрей видел эти взгляды, но не особо по их поводу переживал. Наоборот, быть нанесенным на карту школы, попасть в хорошую сплетню, а отношения с одной из самых красивых девочек в школе это хорошая сплетня, было даже приятно. Да и вообще, идея поучаствовать в пьесе уже не казалось такой ужасной. Андрей посмотрел на сцену, где переигрывал Шмель и подумал, что благодаря этому новенькому в его жизни что-то уж очень быстро все переменилось: какие-то интриги, закрытые тренировки, пьесы, драки, предстоящая казнь. И хоть последнее все еще угнетало, в целом, стоило признать, что эти перемены были к лучшему.