— Давай! — крикнул Шмель, обращаясь к Андрею, который был совсем близко.
Гриша стал оборачиваться, чтобы посмотреть к кому взывает поверженный противник, и в ту же секунду получил точный и сильный удар в подбородок. Андрей и сам не ожидал от себя такой жестокости. У него было время прицелиться, обдумать удар, сгруппироваться. Его лучший прием, был проведен безукоризненно четко. Гриша „поплыл“. В боксе это состояние противника называется — „грогги“, когда человек вроде еще стоит на ногах, но по факту он уже ничего не соображает из-за сотрясения мозга. Шмель тут же воспользовался этим моментом, и, не давая Грише опомниться, стал наносить кулаками размашистые удары в голову. Андрей смотрел на это побоище и не мог поверить, что сам в этом участвовал. Это было совсем не похоже на него, это было противно. Наконец, с гулким звуком Гриша упал. Он еще был в сознании, но кровь ручьями лилась из его рта и носа, а на лице не осталось живого места.
— Ну, кто теперь клоун, тварь, — крикнул обезумевший Шмель, нависая над поверженным противником. Похоже, ему сложно было остановиться.
— Хватит!
Это голос сразу прекратил драку. Шмель дернулся как от удара, пытаясь разглядеть нахала, а Андрей зразу понял, чей прозвучал окрик. И сразу стало ясно, почему такой знакомой ему показалась оранжевая куртка подошедшего человека. Это был Лис. Их грозный предводитель стоял в нескольких метрах и с презрением наблюдал за разворачивающимся на крыльце школы действием.
— Лис? — удивился Шмель. — Ты что тут делаешь?
— А ты… что ты делаешь? — выдавил сквозь зубы предводитель. — Что вы оба тут делаете?
— Это… Лис… — Шмель пытался придумать оправдание „на ходу“, — это защита. Вон, — он показал на собравшихся у крыльца школьников, — они подтвердят. Он первый начал, Лис. Мы только защищались. Смотри, какой здоровый. А мы отбились, как ты учил…
— Я вас этому не учил, — тихо сказал предводитель и плюнул на снег. — Если еще раз увижу — пожалеете.
Андрей даже не пытался оправдываться. Он и сам понимал, насколько было мерзко, то, что они совершили. Но очень неприятно у него кольнуло в груди, когда с таким же презрением, с каким Лис взирал на Шмеля, он посмотрел на Андрея.
— Мы… — что-то хотел ответить на этот взгляд Андрей, но Лис уже не слушал, он отвернулся от ребят и пошел прочь от школы.
— Ну и катись, — крикнул ему в спину Шмель. — Ты нам больше не нужен.
Лис остановился, услышав это, но даже не обернулся, лишь о чем-то кивнул самому себе и продолжил путь».
Глава 15
— Это же кошмар какой-то, — возмутилась Саша и бросила в меня распечаткой. — Как ты можешь писать эту мерзость. Да еще с такими деталями. Ты словно сам там участвовал.
— В какой-то степени — да, — сказал я, закуривая.
— Это в какой же? Шмелем был или Андреем? На Гришу ты не похож.
— Я на крыльце стоял и все видел.
— Хм, — задумалась Саша. — И что, много там такого, что ты просто видел?
— Больше половины.
— Крадешь чужие истории?
— Добавляю к своим.
Саша подняла брошенные страницы и снова углубилась в чтение.
— А Наташа была? — спросила она, не отрываясь от текста.
— Конечно, была.
— Да уж, — глубокомысленно заметила моя первая читательница и больше не проронила ни слова.
Вот странно, я совсем не чувствовал неловкости. Я не искал выражений лица, не выпрашивал эмоций. Я смотрел не на Сашу, которая читала мой первый роман, а на девушку, с которой не расставался уже три дня. На любимую девушку. Может быть, я такой-то автор, что личное счастье мне дороже счастья творческого? Другие рушат все вокруг ради желания высказаться. Я не такой. Наверно у меня просто атрофия тщеславия, иначе, почему я ничего не чувствую, когда она ругает мои слова. Вернее чувствую, но не досаду или обиду, я чувствую радость. Радость оттого, что она прикоснулась к чему-то очень близкому мне, чему-то живому. Словно она пальцами гладила мое сердце, не метафорически, а вот буквально: касаясь кожей противного, скользкого органа, чье предназначение — насос, гоняющей горячую кровь по венам. Странное было чувство, но приятное. Никому я так не доверял, и в этом было какое-то волшебство. Магическим образом я потерял способность бояться, и вместе с тем, приобрел ощущение всемогущества. Словно я даже умею летать. Может быть, как раз из-за этой мысли в первую очередь, я перестал выходить на крышу. Впрочем, еще и потому, что звезды мне были уже не нужны, все самое красивое ютилось под крышей.