— О сеньор Осборн, — снова вмешался Мендоса, — конечно, кто же будет строить эти дороги? Ведь на Амазонке живут очень дикие индейцы; зачем им дороги, они по рекам плавают. Или, вы думаете, этой вот деревне нужна дорога? Нет, им дорога не нужна. Сейчас они живут хоть бедно, но свободно; а если будет дорога, они станут рабами. Конечно, они этого не понимают, но…
— А вы очень цените свободу? — вдруг спросил Мак-Кинли, в упор глядя на Мендосу. — Я думал, вы больше интересуетесь деньгами!
— Деньги дают свободу! — торжественно и грустно возразил Мендоса. — Вот поэтому я люблю деньги. Но у меня мало денег и мало свободы…
— А сюда вы зачем пришли — тоже за… свободой? — настойчиво опросил Мак-Кинли.
Голос его звучал еще более резко и недружелюбно. Мендоса почувствовал это и поежился. Выручил его Осборн. Он не понял смысла этой короткой перепалки, потому что думал о своем.
— О, каждый ищет здесь то, о чем мечтает, — мягко сказал он. — Франсиско де Орельяна, Диего Альмагро и Гонсало Писарро в XVI веке искали золотого человека, El Dorado, и Священное озеро, дно которого покрыто золотом и драгоценностями. А в XX веке полковник Фосетт говорил, что поход Гонсало Писарро от Кито до Амазонки следует повторить. Вы знаете, как он говорил: «Искать придется примерно то же, ибо все время не прекращаются слухи, что во внутренних районах Южной Америки живет какое-то необыкновенное племя». Отправляясь в свое последнее путешествие в 1925 году, он был совершенно уверен, что сделает колоссальной важности открытие, которое потрясет весь мир. Но Фосетт думал, что там, в глубине материка, есть ключ к тайне исчезнувшей Атлантиды. А мы можем думать иначе — ведь у нас есть свои гипотезы и аргументы!
— А что произошло с Фосеттом? — спросил я. — Он, кажется, был убит?
— Этого никто не знает! В том-то и дело! Наоборот, есть предположение, что он живет среди того необыкновенного племени, которое искал…
— Почему? Бегство от цивилизации? — опросил я.
— О, зачем же ему было бежать от цивилизации? — возразил Осборн. — Он хотел обогатить нашу цивилизацию, а не бежать от нее. Нет, я не думаю, чтоб он остался там по доброй воле… Мало ли что могло случиться… Он ведь был там с сыном и с другом… может, им угрожала опасность… Но так или иначе, а тайна осталась тайной. И вот теперь мы тоже идем по следам Неведомого…
— Я хочу задать один очень важный вопрос вам, сеньор Осборн, и всем вообще, — вдруг сказал Мендоса. — Вот я знаю, что вы ищете следы Детей Солнца, которые прилетели к нам с неба. А зачем они вам, эти гости с Солнца? Зачем вам их искать?
— Ну, на это так сразу не ответишь, — медленно проговорил Осборн, с любопытством глядя на очень возбужденного Мендосу.
— Нет, нет, я понимаю. Вы ищете их сокровища, да?
— В известной мере это так… — начал было Осборн.
— А! — со вздохом облегчения перебил его Мендоса. — Я так и думал! А то мне было многое непонятно. Поэтому вы и говорили, что ваша экспедиция — все равно, что искатели Эльдорадо!
— О, я этого вовсе не говорил! — сказал удивленный Осборн. — Я хотел только сказать, что Южная Америка и сейчас почти так же мало исследована, как во времена конквистадоров… А цели у нас, конечно, совсем другие.
— Какие же могут быть другие цели? — упрямо возразил Мендоса. — Ну, может быть, вы ищете не золото и не драгоценные камни, а секрет могущества! Но это ведь все равно: власть, богатство, свобода! А иначе зачем вам так мучиться?
Лицо его разгорелось, губы подергивались. Мы переглянулись, Мак-Кинли свирепо нахмурился и что-то пробормотал.
— Вы не понимаете, сеньор Мендоса, — ответил Осборн. — Мы не ищем ни богатства, ни власти. Мы работаем для того, чтобы принести пользу науке… человечеству… Человечество не станет счастливей оттого, что получит еще кучу золота или драгоценностей.
— А отчего оно станет счастливей? Отчего? — с жаром спросил Мендоса. — О нет, не надо говорить мне неправду! Человек есть человек, и он ищет счастья. Вы тоже люди и вы тоже ищете счастья. Ну, так тогда и я… — и вдруг он снова осекся и замолчал.
— Послушайте, ведь если все будут искать счастья только для себя, то все будут всегда несчастливы, — сказал я. — В одиночку нельзя добиться счастья.
Мендоса непонимающе поглядел на меня.
— А кто же мне будет помогать? Человек сам отвечает за себя. Если он упадет, другие не будут его поднимать.
— Нет, вы ошибаетесь, — возразил я. — Настоящее счастье это счастье для всех, достойных его!
— Общего счастья не может быть! — решительно заявил Мендоса. — Люди ведь такие разные: как вы будете знать, кому что нужно? О, я слыхал о вашей стране, — понимающе добавил он, — но в Чили это невозможно, да и вообще в Южной Америке так нельзя жить. Тут другое небо, другой воздух, другие люди, уверяю вас! Если человек упал на равнине, ему все-таки можно помочь. А если он в горах катится в пропасть — что тогда делать? Руби веревку или сам пропадешь!
— Значит, вы никогда не ходили с настоящими альпинистами, — заметил я. — Так товарищи не поступают.
— Товарищи? О, я знаю, это ваше любимое слово! Но я ходил в горы. И со мной были настоящие альпинисты. Немец и швейцарец, Они были товарищи. Но, когда швейцарец стал падать, немец перерубил веревку и отполз от пропасти.
— Негодяй! — воскликнул я.
— О да, он был негодяй! — согласился Мендоса. — И он умер, как негодяй. Он хотел убить меня, потому что я… впрочем, об этом не надо говорить. Но я не знаю людей, которые смогли бы…
— Не перерезать веревку? — спросил я. — Вы думаете, что мы тоже поступили бы так, как немец?
— Вы только люди, — печально ответил Мендоса. — А люди боятся смерти и любят жизнь.
Я так подробно изложил этот разговор потому, что за ним сразу последовали интереснейшие события. На следующий же день Мендоса воочию увидел человека, который «не рубит веревку». И этим человеком оказалась Маша.
Мы спускались вниз по трудным, почти нехоженым тропам. Веревками мы не связывались, потому что здесь все-таки было какое-то подобие дороги. Существовали даже мостики через особенно глубокие и опасные ущелья. Мостики эти были ничуть не лучше гималайских; только тут — за недостатком дерева, что ли — их делали из кожи. Как по ним проходили носильщики с тяжелым грузом, я совершенно не понимаю. Но они шли, как гималайские горцы, и так же тащили груз, укрепив его на повязке, протянутой через лоб. И мы шли по шатким мостикам, то узким скалистым карнизам, по каменистым осыпям, опускаясь все ниже, в долины, к жизни.
Мендоса хорошо знал горы, хоть и не был настоящим тренированным альпинистом. И то, что с ним произошло, было случайностью, как он и сам впоследствии говорил. Мы обходили круто изогнутый выступ горы по узкому каменному карнизу. Шли мы, конечно, гуськом, но особых мер предосторожности не принимали: ведь даже носильщики с грузом умудрились здесь пройти, а нам, с легкими рюкзаками, и вовсе нетрудно было. Мы с Машей шли друг за другом и довольно оживленно, хоть и отрывочно, переговаривались. Впереди Маши шел Мендоса. Он прислушался к нашему разговору, слегка повернул к нам голову. И вдруг он пошатнулся, какое-то мгновение балансировал на краю пропасти, пытаясь удержаться, но не смог и, взмахнув руками, без крика, полетел вниз. Перед ним шел Лисовский, но он уже обогнул выступ и скрылся из виду. Шедший за мной Петя Веневцев вскрикнул от ужаса: он видел, что произошло. Мы замерли.