Мендоса говорил путано, и я долго не мог сообразить, в чем дело. Потом понял. Эта пластинка с загадочными письменами долго казалась ему ключом от затерянной сокровищницы. Кому принадлежали сокровища — инкам или небесным гостям, не все ли равно? Инкских государей к тому же называли Детьми Солнца; поэтому, когда Мендоса слушал разговоры немца и швейцарца (да и наши вначале), он был убежден, что речь идет именно об инках, о тех загадочных сокровищах, которые так долго искали испанцы после завоевания Перу.
— Ведь они так и не нашли ничего — только то, что было в сокровищнице дворца и в храме! Они все время доискивались откуда же взялись эти груды золота, когда кругом ничего нет? Но так и не узнали! А ведь где-то они есть, эти сокровища инков? Кацик дал испанцам зато, чтоб они сохранили ему жизнь, золота, сколько они потребовали, — до черты, проведенной на стене. Но ведь не отдал же он последнее золото, не оставил же свое государство совершенно нищим, правда, Алехандро?
— Ну, допустим, — сказал я, хотя меня еще один вариант легенды об Эльдорадо мало интересовал. — Что ж из этого?
— То, что я хотел найти эти сокровища. И думал, что судьба дала мне в руки ключ от них! Я верил в золотой клад, как в счастье всей своей жизни! А теперь… а теперь вы говорите, что там нет золота, а есть Черная Смерть и… и все для науки! Но меня такая наука не интересует, я уже говорил! — и он в отчаянии закрыл лицо руками.
Признаться, в эту минуту я жалел не столько Мендосу, сколько себя и своих товарищей. Мне показалось, что вся эта сцена служит прелюдией к тому, что Мендоса откажется провожать нас в горы. Но оказалось, что я неверно понял его. Мендоса сейчас же добавил, что сам пойдет с нами и даже очень охотно: он рад помочь благородным людям, спасшим его от смерти; и к тому же эта работа не хуже других — трудная, но зато хорошо оплачивается… Но все его мечты о счастье рухнули, и он думает, что ему на роду написано остаться бездомным бедняком.
— Да разве вы бедняк, Луис? — удивился я.
— А разве нет? — горячо воскликнул Мендоса. — О, конечно, я одет лучше, чем инкилино, я не пью грязную воду и не ем их ужасную похлебку — нашу знаменитую чилийскую касуэлу! Но у меня нет дома и нет никакой опоры. У меня в банке лежат гроши на случай болезни. И то, если я долго проболею, то денег этих не хватит. Вот как живет Луис Мендоса! И все потому, что не везет! — Он с азартом стукнул кулаком по колену. — Не везет, Алехандро!
— Но, по-моему, с экспедицией вам все же повезло, — сказал я. — Ведь если мы добьемся успеха, то о вас будет говорить вся страна — да что вся страна, весь мир узнает ваше имя!
— Почему? — недоверчиво спросил Мендоса.
— Да ведь это величайшее научное открытие, а вы помогли в таком деле!
Я, правду сказать, не был вполне уверен, что Мендоса заслуживает в этом деле мировой славы, но хотел приободрить его. Я рассказал ему для примера о судьбе Норки Тенсинга, скромного непальского горца, а теперь национального героя Индии. Этот рассказ поразил Мендосу.
— К вам будут ездить корреспонденты! Вы будете рассказывать им всю эту историю. Вы будете водить их в то место, где нашли пластинки!
— Туда они не пойдут, — задумчиво пробормотал Мендоса. Туда тяжело идти.
Но глаза его уже загорелись, он выпрямился и принял молодцеватый вид.
— А ведь это, наверное, правда! — сказал он. — Слава… что ж, это тоже может дать свободу!
После этого разговора Мендоса повеселел, на лице его часто появлялась мечтательная и счастливая улыбка. Когда мы добрались до Сант-Яго, он заявил, что совершенно здоров (и правда, ребро уже срослось, в ноге трещины не оказалось), и целыми днями водил нас с Машей по городу.
В Сант-Яго было уже лето. Мы объедались клубникой, фигами и вишнями, бродили по прекрасным тенистым улицам этого древнего города, заходили в его великолепные мрачные соборы и в старинные дома, построенные на староиспанский лад с мавританским оттенком: с внутренними двориками-патио, с фонтанчиками и зеленью. Поднимались мы и на знаменитый холм Санта-Лючия, где в XVI веке разбил свой военной лагерь Педро де Вальдивия, основатель Сант-Яго; теперь здесь поставлен ему памятник. Богатый чилиец Мартинес превратил этот холм в чудеснейший сад. Там густо разрослись деревья, благоухают цветы; на холм ведет удобная дорога. Мы сидели в ресторане на холме и восторгались, глядя сквозь густую зелень на алые в закатном свете снежные вершины, висящие словно совсем рядом в хрустальном воздухе.
— Сеньор Мартинес был, наверное, необыкновенный человек! — сказал Мендоса. — Он потратил такую массу денег и труда, чтоб сделать подарок городу и стране…
— Он был, наверное, счастлив, когда увидел, как хорошо получилось, — поддразнил я Мендосу. — А? Наверное, не менее счастлив, чем тот, кто изобразил на своем теле историю Робинзона Крузо?
— Конечно, я думаю, что он был счастлив, — сказал Мендоса. — А почему вы об этом говорите, Алехандро?
— Потому, что счастье люди и в самом деле понимают по-разному. Но тот, татуированный, хотел быть счастливым для себя. Ведь не станет же он ходить голым по улице и показывать свои семьсот картинок, да и кому от них польза вообще? А Мартинес сделал доброе дело и для жителей Сант-Яго, и для нас с вами. Вот мы сидим тут и радуемся, видя эту красоту, и хоть сам он давно умер, а его вспоминают с благодарностью. По-моему, вот так надо понимать счастье.
— Как именно? — настороженно спросил Мендоса.
— А вот так, чтоб твое счастье было счастьем для людей. Иначе это будет свинство, а не счастье, — довольно резко пояснял я.
Мендоса долго думал, потягивая чилийское вино, кисловатое и душистое.
— Нет! — сказал он наконец. — Нет, Алехандро, я с вами не согласен. Это — счастье для великих людей. А что же делать простым людям? Они не могут осчастливить других. Разве из-за этого нужно отказываться от своего маленького счастья? Оно ведь так редко встречается в жизни! — И опять в его голосе прозвучала тоска и горечь.
— А если б вы были богаты, Луис, сделали бы вы что-нибудь такое, как Мартинес? — спросил я. — Что-нибудь большое?
— Если б я был богатым! Но я никогда еще не был богатым и не знаю, как чувствует себя человек, если у него много денег, — Мендоса мечтательно прищурился. — Но на большие дела нужен ум, фантазия, размах… А я — человек простой. Может быть, я просто жил бы в свое удовольствие, хорошо одевался бы, ел изысканные блюда, пил дорогие вина…
— А что же вы не упоминаете о женщинах, Луис? — несколько ехидно спросил я. Меня, признаться, злили взгляды, которые Мендоса бросал на Машу. В этот день мы гуляли втроем по городу, и Мендоса так много говорил о красоте «смелой русской сеньориты», что Маша совсем растерялась. Она сказала, что ее ждет Этель, и ушла. Я потом заметил Мендосе, что у нас не принято так вести себя с женщиной, а тем более — в присутствии ее жениха.
— Разве у вас ревнуют? — натянуто усмехнулся Мендоса. — А мне казалось, что в вашей стране живут ангелы… Но, простите, Алехандро, я не хочу шутить. Конечно, я слишком открыто выражал свой восторг. Но ведь женщинам это приятно! А добиваться любви сеньориты Марии… вы же сами понимаете, я не смею! И поэтому я думал, что вы не обидитесь.
Он сказал это так, словно был уверен: если б не я, он бы добился ее любви! Меня эта самоуверенность, конечно, разозлила. Поэтому я и спросил его о женщинах.
Мендоса заговорщически подмигнул мне в ответ и рассмеялся.
— О, деньги дают все! — с простодушным восторгом сказал он. — И женщин, и друзей… все!
— Женщин — да. Любовь — нет. Дружбу — тоже нет, — сказал я.
— О, вы еще мальчик! — возразил Мендоса. — А, по-вашему, любовь и дружба возможны в грязной хижине инкилино или каменных норах бедняков Вальпараисо? Нет, нет, Алехандро, любовь — дорогая вещь.
— Согласен, только цена ей не в деньгах, — ответил я, и Мендоса покачал головой.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В Сант-Яго нас ждали интересные новости. Нам сообщали из Москвы, что с пластинками дело обстоит сложнее, чем показалось сначала. На той же самой пластинке, где проступила карта с изображением Кордильер, возникло другое изображение. И опять не удалось до конца выяснить, при каких условиях это получается: пластинку, ввиду ее уникальности, испытывали очень осторожно, боясь причинить ей непоправимый вред — ведь материал-то, из которого она сделана, и его свойства нашим специалистам неизвестны!