— Есть еще один аргумент в пользу ваших слов, — добавил Соловьев. — Экипажу того корабля, который погиб здесь в ущелье, вообще незачем было устраивать тайники. Корабль у них, по-видимому, был в исправности, приземлился благополучно. Местность им, судя по словам де Фарнесио, показалась слишком пустынной и угрюмой, и, наверное, они собирались опять искать более подходящее место. Ведь одно они уже «забраковали»!
— Кстати, что это была за местность? Песчаная пустыня и развалины города? — спросил я.
— По-моему, это скорее всего Внутренняя Монголия, — сказал Томлинсон. — И это не развалины города, а так называемые эоловы города — странные фигуры, созданные ветром и солнцем из песчаника и глины. Там есть такие местности, я видел.
— Ну, эта равнинная местность была для марсиан совершенно непригодна. Они ведь там могли ходить только в скафандрах, продолжал Соловьев. — А в горах они чувствовали себя лучше, хотя высота здесь незначительная! Мне кажется, вы правильно предполагаете, сэр Осборн: может быть, атмосфера у поверхности Марса действительно более плотна, чем мы привыкли думать!
— Значит, тайник устраивали другие? — ошеломленно спросил Мендоса. — А, может быть, они живы? Иначе кто же забрал все из пещеры?
— Ну, это-то ясно, — вмешался Мак-Кинли, — забрали компаньоны немца и швейцарца, которым местонахождение тайника тоже было известно. А теперь эти ловкачи раздумывают, как повыгоднее распорядиться этим кладом особого рода. Обмозговывают свой большой бизнес, негодяи! Вот посмотрите: как только о нашей экспедиции заговорят во весь голос, эти жулики выползут из своей норы и постараются повыгоднее сбыть свой товар.
— Наверное, так, — подумав, сказал Соловьев. — Но в Андах, по-видимому, высадился по крайней мере еще один корабль. И это нужно установить.
— Не считая котловины с тектитами и колесика у индейца, напомнил Осборн.
— Да, не считая этой котловины, — с сомнением в голосе повторил Соловьев. — А колесико индеец мог получить в конечном счете из того же тайника… Но тут еще много неясного. Однако я хочу продолжить свои рассуждения. Итак, незначительная часть марсиан улетела с Марса. А что произошло с теми, оставшимися, с большинством населения? Если предположить, что все они погибли или, во всяком случае, потеряли возможность производить жизнеспособное потомство-то, значит, сейчас, через три с половиной столетия, планета необитаема.
— Не может быть! — воскликнул Осборн. — А вспышки, которые вы сами наблюдали в этом году?
— Вот в том-то и дело! — продолжал Соловьев. — Вспышки эти, безусловно, носят искусственный характер, а значит свидетельствуют о том, что и сейчас на Марсе есть мыслящие существа.
— А как же они уцелели? Может быть, опасность была не так уж велика? — спрашивали мы. — И почему они молчали до сих пор?
— В этом-то и вопрос. Во-первых, действительно степень опасности могла быть несколько преувеличена — как говорится, у страха глаза велики. У марсиан, кажется, уже были к тому времени какие-то средства, способные в той или иной мере ослабить гибельное влияние космических лучей. Мы, конечно, не знаем реальной мощности того потока, который обрушился на Марс в XVI столетии. Но по кадрам кинохроники видно, что марсиане боролись с этим бедствием — вводили какие-то средства не то для дезактивации организма, не то для профилактики, проводили беседы с населением — возможно, пропагандировали профилактические или лечебные меры, старались поднять дух…
— Кстати, — вмешался Осборн, — заметили ли вы, что город прикрыт прозрачным куполом? Возможно, материал, из которого сделан купол, не пропускает космических лучей.
— А отчего же тогда умирали на улицах? — спросил я.
— Марсиане, надо полагать, купола построили только над городами, чтоб облегчить там условия существования, — ответил Осборн. — Упрятать всю планету под купол (как это, кстати, советовал сделать Циолковский даже на Земле, чтоб создать идеальную и безопасную жизнь) они не могли, да это было и не нужно практически. Очевидно, до самой катастрофы условия жизни на Марсе были хоть и очень суровы с нашей точки зрения, — но все же марсиане к ним приспособились, ибо они ухудшались постепенно, из столетия в столетие: высыхали реки, скудела растительность, воздух становился все более разреженным, холодным, сухим. Марсиане строили каналы и водонапорные башни, сажали растительность на песках, чтобы препятствовать их передвижению, покрывали города куполами, чтоб иметь там кондиционированный воздух и регулировать температуру. А вместе с тем они подготавливали межпланетные полеты, чтоб в случае необходимости покинуть слишком суровую родину… Но, конечно, значительная часть населения выезжала более или менее часто за пределы города для работы на полях или на каких-нибудь промышленных предприятиях, благоразумно расположенных за городской чертой. Вот они-то, особенно вначале, пока не были приняты меры предосторожности, могли сильно пострадать от космического излучения. А смерть их вызвала, естественно, крайнюю тревогу у населения города. Ведь не все же способны одинаково трезво рассуждать в минуту опасности, да еще такой неожиданной, грозной и как будто неотвратимой!
— Думаю, я не ошибусь, если добавлю, что особенно способствовало созданию паники то, что правящая верхушка, забыв о своем долге перед народом, позорно бежала, — сказал Соловьев. — Это, конечно, должно было создать представление о том, что всякая борьба со смертоносными лучами невозможна. А на деле это было совсем не так — что и доказывается теперешними вспышками на Марсе. Очевидно, все-таки значительная часть населения уцелела, несмотря на создавшуюся панику. Ведь не все бежали на ракетодромы, чтоб силой отвоевать себе место в ракете, не все гибли при этом от смертоносного оружия охраны и не менее смертоносного излучения, от которого на открытой местности, вдалеке от города, ничто не защищало. Другие же, не выходившие из города и получившие прививки или другие средства защиты, могли остаться практически здоровыми. Но, конечно, катастрофа не могла не причинить колоссального ущерба жизни всей планеты. Погибло и тяжело заболело множество марсиан; долго еще рождалось большое количество уродов и нежизнеопособных детей; в хозяйстве началась разруха, бороться с которой было при этих условиях очень нелегко. Мне, например, кажется, что частые пыльные бури на Марсе один из отдаленных результатов катастрофы.
— Конечно! — обрадовался Осборн, оценив эту мысль. — Мне это как-то не пришло в голову. Конечно же, марсиане принуждены были в этих условиях многое забросить. Посадки на песках не возобновлялись, не увеличивались и в поединке с ветром и песком были побеждены.
Они так уверенно говорили об этих посадках, словно сами их делали. Но все мы, конечно, слушали с восторгом. Даже Мендоса теперь был вполне убежден.
— И, конечно, на долгое время пришлось оставить мысль о межпланетных полетах, — продолжал Соловьев. — Вот, я думаю, ответ на ваш вопрос, Маша. Только через триста с лишним лет смогли обитатели Марса вернуться к этой своей давней и практически уже осуществлявшейся мечте. И теперь это уже будут настоящие, продуманные полеты, с тщательной предварительной разведкой, с серьезными научными щелями, а не то паническое бегство, при котором ученые, наверно, и не попадали на борт корабля!
— Да-да, это очень верно! — сказал Осборн. — Я думаю, именно поэтому прилет марсиан на Землю и прошел так бесследно. Часть кораблей, вероятно, погибла в полете из-за недостаточной подготовленности и пилотов, и механизмов. А те марсиане, которые благополучно достигли Земли, растерялись в сложных и непривычных условиях и не смогли здесь ужиться. Ведь это были действительно скорее всего не ученые, не инженеры, а какие-нибудь богачи или крупнейшие чиновники.
— К тому же, вполне возможно, что они были в той или иной мере поражены космическим излучением и, прибыв на Землю, вскоре умерли, не оставив потомства, — добавил Соловьев.