– Сперва я, знаешь ли, подозревал, что к убийству причастен оруженосец отца твоего, Узелок, – иначе почему он не поехал со своим боярином?
– Да ведь…
– И я понял, в чём дело, только увидел Узелка: ковылял парень на костылях. Ранило его в ногу при перестрелке, вот и остался он в дружине. Разумеется, я сразу же спросил у Узелка, кто поехал с боярином вместо него. Оказалось, что Чурил, копейщик. Тогда я спросил: он сам вызвался – или был назначен твоим покойным отцом? Оказалось, что этот Чурил вызвался сам. Я не мог допросить Чурила, потому что он, как ты сказал, уехал на Северщину. Сразу скажу тебе, чтобы не позабыть: напрасно ты, Неудача, поспешил распустить отцовскую дружину.
– А что мне было делать, Хотен Незамайкович? Я после батюшкиной смерти получил чин в дружине великого князя Святослава Всеволодовича, да небольшой ведь – децкого. А децкому из собственных слуг только оруженосец и положен…
– Нельзя было скупиться. А если твой враг, замысливший убийство отца твоего, на двор ваш нацелился? Как с одним оруженосцем, да ещё хромым, оборонишься? Ладно, рассказываю, как я действовал. Я, ты помнишь, осмотрел кольчугу, в которой твоего отца с поля привезли (похоронил ты его в новой броне, с позолотой на вороте), а потом опросил бабок, что твоего отца обмывали. Кольчуга прорвана не была, а на вороте нашёл я кровь. Бабок я опрашивал порознь, и все три, будто сговорившись (а зачем было бы им сговариваться?), клялись, что на спине у покойника были только большие синяки, два синяка, а вот в горле рана. Одна из бабок назвала её «смертной».
– О Велес всемогущий!
– А я опять взялся за Узелка. Тот снова клянётся-божится, что отец твой дважды дёрнулся, а потом согнулся в седле. От половцев был он защищен холмом, но если бы в него и попала третья стрела, то никак не в горло. Вывод один возможен. Глас народный прав был: твоего отца убили, там же, за холмом. Тот самый копейщик Чурил изловчился и ударил его в горло стрелой. Наверное, расстегнул ворот кафтана, чтобы боярину было легче дышать, – и предательски заколол, держа стрелу, как кинжал. Ну, как тот, рыцарский, коим немцы поверженного противника сквозь броню прикалывают.
– Постой, Хотен Незамайкович, – Неудача вытер кулаками глаза и прищурился на Хотена. – Но ведь ты сказал, что почти разгадал загадку, и… Разве не так именно злодейство и совершилось?
– Разгадка тайны родилась здесь, – и Хотен значительно постучал себя по лбу. – В этом котле выкипятилось разумное варево из болтовни оруженосца и баб-портомоек. Однако это всего лишь догадка, и мы должны теперь убедиться, что она верна. Сего же можно достичь только двумя способами.
– Говори, боярин, не томи, и без того голова уже кругом идёт…
– Сначала я должен своими глазами увидеть смертную рану твоего отца, Неудача.
– Ой! – это Прилепа за спиною у Хотена: догадалась уже…
Быстра разумом Прилепа, чего не скажешь о Неудаче, – ишь как вытаращился…
– Да как же, боярин, можно увидеть раны моего отца, коли отец мой в могиле лежит?
– А вырыть его из могилы на малое время – да и посмотреть. Через год ещё можно всё нужное увидеть, – твёрдо, будто о деле вполне обычном, заявил Хотен. – А потом снова закопать – и с полным к покойному твоему отцу уважением.
Молодой Неудача, сын боярина Добрилы Ягановича, вскочил со скамьи и, совсем забыв о приличиях, забегал взад-вперёд по чужой горнице. Отвратный душок от его шубы с новой силой ударил в ноздри Хотену, и тот задумался: если обычно люди к старости глохнут и слепнут, почему он стал острее воспринимать запахи? Или просто, разбогатев, отвык от жилой вони, неотвязной спутницы бедности?
Неудача уже стоит прямо перед ним, запашок накатывается волнами. Что он говорит? Кричит, лицо налилось кровью…
– Повтори, я не расслышал.
– Я говорю, что отца выкапывать из могилы не дам! Потому что не хочу, чтобы он понял дело так, будто я приглашаю его вернуться домой! Видят боги, я своего батюшку люблю, да только живого – а мёртвый мне на дворе не надобен! Знаю я, знаю, чем такие возвращения мертвецов заканчиваются!
Хотен крякнул. Он мог бы сказать, что вот уже на седьмой десяток перевалил, однако ни разу ему не довелось увидеть ожившего мертвеца, и что, на тот случай, если станет такой приходить, есть доброе народное средство – забить, когда вернётся спать в свою могилу, прямо в сердце осиновый кол. Мог бы это сказать Хотен, да предпочёл промолчать. А вместо этого – тихо, медленно: