В общей сложности были подняты сотни, тысячи документов, было тщательно изучено более двухсот случаев незаконных поставок оборудования, за которые дельцы-посредники получали взятки.
А ведь с поставками оборудования были связаны сотни различных организаций и предприятий как в Москве, так и в разных городах страны.
В первое время после ареста преступники пытались замести следы — изворачивались, лгали, чтобы запутать следствие. Они перешли даже в своеобразное наступление.
— Мы честные труженики, — били они себя в грудь на допросах.
— Мы только и думали об интересах государства.
— Наш арест — это ошибка, и виновные в этом будут наказаны, — твердили они.
Больше того, взятка — этот отвратительный пережиток стал рядиться в тогу борца за народное дело.
— Вы отпускали оборудование незаконно, — говорили им.
— Да, но это были резервы. И мы решили их направить в местную промышленность, чтобы население как можно скорее получило необходимые трикотажные товары.
В конце концов преступники поняли, что игра проиграна.
Словно по команде они бросились в другую крайность. Каждый считал своим долгом подробно рассказать о всех своих преступлениях, вспоминали самые мельчайшие детали двойной игры. Рассказывали обо всем и обо всех, с кем свела их за эти годы маклерская судьба.
Они уже не щадили ни себя, ни тех, с кем были связаны. И о том, как прожигали эти бесчестно нажитые деньги, где, у кого и что припрятано на черный день.
Так, например, С. И. Кеглинская рассказала:
— Я работала инженером в отделе легкой промышленности «Союзглавмаша». Занималась планированием и распределением оборудования для валяльно-войлоч-ной промышленности, красильно-отделочного оборудования и ткацких станков. Во второй половине 1960 года ко мне пришел начальник отдела снабжения машиностроительного завода Львовский. Он сказал, что завод допустил оплошность и отгрузил без нашего наряда девять ворсоткацких станков Киевскому обществу слепых. Львовский попросил, чтобы я выписала наряд задним числом. Я решила выписать наряд на эти станки.
Через несколько дней ко мне в отдел пришел Львовский и спросил: что я хотела бы получить в подарок? Я спросила: за что? «За внимание к заводу», — сказал он. Мне показалось вначале, что он шутит. И поэтому я сказала ему: если сможете, достаньте комплект покрышек от автомашины «Москвич» модели 407. За мои деньги, разумеется. Львовский ответил: «Постараюсь».
Я была на работе, когда Львовский позвонил мне по телефону и сообщил, что покрышки он достал и привез ко мне домой. От моих денег он отказался. Через несколько дней я встретила Львовского на улице и спросила: «Сколько все-таки стоят покрышки? Я хочу расплатиться с вами». Но Львовский отказался взять у меня деньги: «Это подарок, который я обещал вам сделать».
Потом по просьбе Львовского я выписала наряд без указания потребителя на двадцать станков для Грузии. Однажды ко мне прямо в отдел пришел человек из Грузии. Он пригласил меня прогуляться и на улице передал пятьсот рублей. Он сказал: «Это за то, что вы сделали для Грузии».
Правда, еще до этого случая однажды этот же человек дал мне триста рублей. Я вспомнила. Он зашел ко мне в обеденный перерыв, подошел к моему столу, молча открыл ящик письменного стола и положил туда сверток в газетной бумаге. Положил и сразу же вышел. Я даже не смогла ни спросить, ни посмотреть, что там было. Потом я развернула сверток. Там оказалась пачка денег — триста рублей. Так же мне передавали деньги молодой парень Гриша и еще один — Петрович по отчеству.
Такова исповедь этой «безвинной агницы». Волкова, как отъявленного маклера, она осуждает. Даже не хочет иметь с ним дело. Но вот к ней в служебный кабинет приходят какой-то «Гриша» и человек «по отчеству Петрович», и она тут же вступает с ними в преступные сделки.
Деньжонки Кеглинская тратила не все; откладывала «про черный день». Знала, что рано или поздно он наступит. Правда, воспользоваться ими не пришлось. Бывший директор машиностроительного завода Сидоренко — тот деньги про запас не откладывал, он и счета им не знал. Все дивиденды шли на кутежи, на картежную игру.
Когда гульдены, как он называл деньги, кончались, он ехал в Москву. Словно заводчик петровских времен, он прибывал в столицу, чтобы выгодно сбыть свой товар через Волкова или Кеглинскую и получить солидный куш. В столичных гостиницах и ресторанах, вдали от знакомых, он сбрасывал с себя подобие порядочности и кутил…
Конечно, Волков, Кеглинская и другие маклеры добывали для него деньги, ведь он, по существу, являлся их дойной коровкой. Неспроста же они всегда встречали его на вокзале, бежали первыми к его самолету. Нежно лобызали. Его везли в заранее приготовленный номер. К накрытому столу.
Но уже после первой рюмки нежные друзья рвали друг у друга каждую копейку. Грызлись, хватали друг друга за грудки, готовили очередные сделки, уговаривались, как все прикрыть «в случае чего». А закончив с делами, начинали резвиться.
Довольные купцы и маклеры гуляли, как правило, много дней. Пьяный угар, игра, девицы, загородные пикники — все стоило денег. Деньги уплывали так же легко, как доставались. Опять шли в ход станки. Сидоренко брал все, чем платили, — угощения, отрезы, картежные долги. На деньги он мог гулять не только с осточертевшими компаньонами, которых глубоко ненавидел. Он считал, что они живут за его счет, наживаются на «его» станках. И «владелец» завода не упускал момента обвести маклеров вокруг пальца. Перемигнувшись с кем-нибудь из их клиентов, сам заключал сделки без таких жирных комиссионных.
Однако вырваться насовсем из крепких лап маклеров «заводчики» не могли.
— Не отбивайтесь от общего стада, — твердили маклеры, — мы же связаны одной веревочкой.
Но те и сами понимали, что в одиночку работать куда опасней.
Припертый неопровержимыми фактами, стал давать показания и Сидоренко.
— Волков, — рассказал он, — приглашал меня в ресторан. Туда он приходил с приятелями из союзных республик. Волков заводил разговор о станках, о нарядах. А его приятели, подвыпив, хвалились своим богатством, деньгами, домами, винными погребами, виноградниками, женщинами. Они никогда не допускали, чтобы я заплатил за стол, обижались, говорили, что у них так не заведено, что для них это мелочи.
Как-то мы вышли из ресторана и пошли в гостиницу. Там Львовский передал мне сверток с деньгами. «Это знак благодарности за оборудование для художественного фонда». В пакете оказалось семьсот рублей. Представитель Азербайджана передал мне пятьсот рублей за станки. И еще давали…
В общей сложности у маклеров и их клиентов было изъято ценностей и описано имущества на сумму свыше двухсот тысяч рублей.
В самом конце следствия Сидоренко попытался выкинуть новый номер.
— Изменяю свои прежние показания, — заявил он, — ничего не знаю, никакого участия я в этих махинациях не принимал. Подписал протокол, не подумав. Оговорил себя.
— Сидоренко, — сказал следователь. — вы же взрослый человек. Вы видите, что у нас собраны документы, свидетельские показания, которые полностью вас уличают. Зачем же нам играть в игрушки?
— Гражданин следователь, — ухмыльнулся Сидоренко, — вся жизнь — игра. Мы играем с вами в игру сыщики и воры. Кто кого перехитрит, тот и выиграл. Кстати, скажите честно, кто нас продал?
— Видите ли, Сидоренко, у нас с вами разное представление о жизни. Вы — игрок. Вы играли всю свою жизнь. И не только в карты. На заводе, на собраниях вы играли роль честного советского человека, руководителя предприятия. В московских ресторанах, на загородных пикниках вы выступали в роли загулявшего охотнорядского купчика. Отвечу и на ваш последний вопрос: кто вас продал, как вы говорите. Кстати, словечко это не из директорского лексикона, а из воровского. Но это уже деталь. Так вот, Сидоренко, совершенно официально вам заявляю: выдали вы себя сами. С головой выдали.
— Каким образом?
— Очень просто. Слишком резко выделяются купчики на общем нашем фоне. Родились бы вы сто лет назад, на вас, наверное, никто не обратил бы никакого внимания. Сейчас не то время, Сидоренко. Вы зарвались. Говоря вашим языком, вы слишком часто брали из колоды двадцать два. Перебор. А люди это видели. Видели ваши рабочие. Видели дежурные по этажу в гостинице, где вы останавливались. Видела команда парохода, на котором вы с вашей гоп-компанией устроили пьяный сабантуй.