Первым желанием было броситься на него, задушить собственными руками, — но я сдержался.
Джамалян также узнал его.
— Это он! — шепнул мне.
— Да, он, — подтвердил я.
— Вы не ошиблись? Это действительно он?.. Ну так подожди, Геворк, я тебе покажу, — стиснув зубы, процедил Минас Гогиян и, сжав кулаки, кинулся к двери. С трудом удалось убедить его, что этим он только может испортить все дело.
…Закончив свой рассказ, Ваник Григорян вытер вспотевший лоб.
Изъяв приходо-расходные ордера, предъявленные лжевкладчиком, я решил немедленно отправиться в Дзорагюх.
— Поедем вместе, дело сложное, надо действовать оперативно, — предложил прокурор, выслушав мой доклад.
Через несколько минут загудел наш «газик» и мы были в пути…
Город остался позади. Все вокруг окутано дымом, выползающим из ущелья, словно из вулканического кратера. На горные вершины и дремучие леса тонкой вуалью оседает туман. Моросит дождь. На плоскогорье, в поле, одиноко стоит комбайн.
Мы молчим. Каждый занят своими думами. Лицо прокурора озабочено. В его черных волосах уже серебрится седина, тонкие морщинки избороздили широкий лоб. Сколько подобных случаев приходилось ему распутывать за свою долголетнюю следственную работу. Но он не устал, не отступил. Нелегкая жизнь следователя будто удвоила его силы. Помню его слова, когда я впервые приехал на работу в Лени-накан. «Следователь — не только юрист. Сухим знанием законов ничего не сделаешь. Прежде всего надо быть человеком, чувствовать и понимать достоинства и слабости, присущие человеку. Не торопись делать заключение, принимай решение, когда сам уверен и убежден, что можешь убедить других…»
Дорога резко свернула с плато, убежала в ущелье и потонула в фруктовых садах.
— Вот и Дзорагюх. Он славится своими фруктами— яблоками, грушами, — нарушил молчание прокурор.
— Наверное, сейчас они еще неспелые, как и наше дело! Но, кажется, мы напали на верный след, — заметил я.
— Не спеши! Не видя дичи, не прицеливайся — промахнешься.
Я промолчал. Действительно, как знать? Может, люди ошиблись, обознались, может, это все подстроено…
У конторы совхоза нас радушно встретил председатель сельского Совета — человек среднего роста, коренастый, смуглый. Вскоре пришли деректор совхоза и секретарь партийной организации.
— Приветствуем представителей соседнего района. По какому случаю пожаловали? — обратился к нам председатель сельского Совета.
Я вкратце рассказал о случившемся и о цели нашего приезда.
— Как? Геворк? Геворк Давтян? Вы ведь его назвали, товарищ следователь?.. Нет, здесь что-то не так… мне не верится! — сказал председатель.
— Геворк хороший парень, — вмешался секретарь партийной организации, — отец и брат его погибли на фронте, живет он со старухой матерью. Не женат… живет небогато, но честно. Мы послали его учиться, он с успехом окончил бухгалтерские курсы…
— Хотим назначить бухгалтером, способный парень и крепко бережет совхозное имущество, — добавил директор совхоза.
— А где же Минас Гогиян, нельзя ли повидать его? — спросил я.
— Посылали за ним, товарищ следователь, да дверь у него заперта, нам сказали, что уехал в райцентр, — ответил исполнитель.
Мы направились в бухгалтерию. Перелистывая документы последних трех лет, под которыми стояла подпись бухгалтера Минаса Гогияна, обнаружили 13 образцов подписей, из которых ни одна не походила на ту, которая была в сберкассе…
Мы у дома Геворка Давтяна. Нас встречает широкоплечий, угрюмый юноша. Тонкие изогнутые брови, длинные ресницы придают большим черным глазам выражение грусти.
С первого взгляда мне показалось, что он труслив. Узнав о цели нашего прихода, он побледнел, глаза будто расширились. Заикаясь, едва произнес несколько слов:
— В нашем доме ничего нет, можете проверить. Наш двухчасовой обыск прошел безрезультатно: ни сберегательной книжки, ни денег — никаких улик преступления. Оставалось одно: задержать Геворка и действовать быстро, не давая возможности преступнику скрыть следы.
Уже стемнело, когда, взяв с собой Геворка Давтяна, мы направились в село Туманян. Он там кончил среднюю школу, и надо было взять несколько образцов его почерка.
Дождь давно перестал, на небе мерцали звезды, из ущелья их блеск казался еще ярче. Как заблудившийся путник, узкой тропой петляла дорога, взбираясь наверх, и исчезала где-то за лесистыми горами.
Мы на вершине, а внизу с шумом бьется о скалистые берега «река Дебед. Вдали видны огоньки деревни.
— Как же, помню Геворка Давтяна и тетради его сохранились, — порадовал нас директор школы, услышав необычную просьбу. Взяв образцы почерка, мы вернулись в город.
Уставший, разбитый, я лег в постель, но уснуть не мог. Перед глазами стояло грустное лицо арестанта… Казалось, все необходимое уже сделано — основное звено в моих руках, остается собрать всю цепь. Однако полной уверенности еще нет. Я думал, что этот наивный крестьянский парень не%ог быть автором столь хитроумно организованного преступления… Но, с другой стороны, работники сберкассы утверждали: «Мы видели, знаем — это он». Если правы они, то откуда мог знать Геворк о вкладе Гогияна, о его секретной подписи, кто рассказал ему об оставленных «на чай» десяти рублях?
— На эти вопросы должны ответить вы! Это ваша обязанность, — снова возражали работники сберкассы.
А если вкладчик и работники сберкассы в преступном сговоре?
…Нет, это исключается… Завтра надо произвести опознание. А если они ошибутся? Как же проверить их утверждения?
Я позвонил заведующему сберкассой и предложил составить список всех клиентов, посетивших 5 июля сберкассу. Утром мне представили список. В нем значилось 176 человек.
— Как же ты всех соберешь? — спросил прокурор.
— Ничего, оперативные работники милиции найдут выход. Надо разделить список на три части и каждую поручить одному работнику. Нам нужны те клиенты, которые присутствовали при получении 20 тысяч, видели и помнят лжевкладчика, — объяснил я.
Покончив с этим, я приступил к допросу Геворка Давтяна. Он был подавлен, бледен, по его виду было заметно, что ночь он провел без сна.
— Может, убедили тебя, заставили? Расскажи все откровенно, этим ты облегчишь свою вину.
— Я ничего не знаю… я не виновен… Я даже не знаю, где находится сберкасса, — едва слышно промолвил он.
Допрос ничего не дал.
Я вернулся в прокуратуру.
К концу рабочего дня явился оперативный работник милиции и, представив трех граждан, доложил:
— Задание выполнено, товарищ следователь. Поблагодарив, я отпустил его.
— Прошу описать внешность молодого человека, 5 июля получившего в сберкассе вклад в 20 тысяч рублей, — обратился я к одному из очевидцев — директору школы.
— Ну… вот, товарищ следователь, это молодой человек, среднего роста, смуглолицый… большие черные глаза, длинные ресницы… Он был без шапки… волосы каштановые, вьющиеся.
— Не ошибаетесь?
— Нет, что вы, товарищ следователь, я помню хорошо., волосы каштановые, вьющиеся.
«А волосы у Геворка Давтяна черные, гладкие, зачесаны назад», — подумал я. Если работники сберкассы подтвердят это показание, значит… Дело осложнялось…
На следующий день в закрытой машине арестованного перебросили в Ахталу (в дом отдыха). Опознание целесообразнее было произвести там, среди не знакомых друг другу отдыхающих, приехавших со всего Союза.
Выбрал восемь молодых людей, внешностью приблизительно схожих (среди них был и Геворк Давтян), и представил их каждому свидетелю в отдельности. Все, без колебаний, опознали Давтяна. Только директор школы упрямо твердил — конечно это он., но волосы другие — за два дня из каштановых, волнистых стали черными, гладкими. Во всем остальном как две капли воды похож на того, кто получал 20 тысяч. Все-таки, это он!
— Лжете! Я вас вижу в первый раз. Где же ваша совесть, — не выдержал Давтян. В его глазах блеснули слезы.
Вернулись в Алаверди.
От происшедших событий и нервного потрясения заболела и слегла в больницу кассир Санам Чилингарян. С группой больных представили ей Геворка Давтяна. Чилингарян опознала его, с оговоркой, что волосы были не черными, а каштановыми.