Одним из главных помощников следователя в раскрытии этого преступления стал начальник планового отдела Фокин. Он добровольно пришел к следователю и, чувствуя свою ответственность за приписки, рассказал о «технике» этого корыстного злоупотребления.
На фабрике в течение нескольких лет завышали отчеты по выполнению плана. «Готовой» считалась продукция, не завершенная производством.
Фокин рассказал, как директор фабрики Литвинов, его заместитель Соломахин и главный инженер Васильев, чтобы не лишать себя премии, давали указания о подтасовке отчетности и о выписке бестоварных накладных на изделия, якобы сданные складу готовой продукции.
Фокин, начальники цехов и заведующие складами выдали следствию бестоварные накладные, служившие бесспорным доказательством приписок: на обороте накладных имелись пометки о сдаче складу в последующие месяцы продукции, числящейся сданной за истекшие месяцы.
По этим записям экспертиза определила точное количество продукции, приписывавшейся к отчетности в каждом отдельном месяце и, следовательно, незаконность полученных премиальных.
Следователь доказал хищение спирта и приписки к плану. Оставалось невыясненным хищение пленки. Градов и его соучастники отказались от своих показаний о хищении. Но из их первоначальных показаний следователь узнал, что одним из соучастников хищения была заведующая складом К. Н. Алешина, несколько месяцев назад осужденная за халатность к незначительному сроку лишения свободы.
Алешину этапировали к месту производства следствия.
Продолжительный диалог между следователем и Алешиной ничего не дал… На каждый вопрос она тихо и решительно отвечала: — Этого не было!.. Не знаю… Не воровала.
Следователь решил отправить ее в милицию, куда, она была доставлена из тюрьмы, и позвонил, чтобы за нею пришел конвой, а сам стал доставать материалы дела, которые к тому времени состояли из 13 томов. И вдруг он увидел, что женщина насторожилась, В глазах ее появилось беспокойство, руки беспричинно одергивали складки одежды.
Видя, что Алешина взволнованно смотрит на пачки и подшивки документов, следователь равнодушно произнес:
— Зря вы отказываетесь, Клавдия Николаевна. Эти документы изобличают вас.
И вдруг неожиданно для следователя Алешина заплакала и прерывающимся голосом проговорила:
— Дайте мне воды! Во всем признаюсь!
То, о чем рассказала Алешина, обладающая недюжинной памятью, оказалось гораздо ценнее первых показаний Градова.
Алешина помогла изобличить всех других участников воровской группы.
Когда следователь заканчивал следствие, Але шина с сожалением сказала:
— Мне 45 лет. Если дадут всю «катушку», внуков не увижу. Дали бы лет десять, еще понянчила бы их…
Когда судили всю группу, суд, учтя чистосердечное признание Алешиной и помощь следствию, приговорил ее к 10 годам лишения свободы, а ее соучастники, отрицавшие вину, были осуждены к более длительным срокам лишения свободы.
Наконец, следствием были установлены источники хищения.
Несмотря на специфические условия производства пленки в темноте, эксперты установили те ресурсы, за счет которых похищалась готовая продукция. Оказалось, что на фабрике значительное количество полноценной пленки заведомо незаконно списывалось в брак. Неправильно поставленный учет и выписка бестоварных накладных в счет «выполнения» плана позволяли расхитителям длительное время оставаться неразоблаченными.
Если Алешина чистосердечно признала свою вину и раскаялась в ней, то главный инженер фабрики Васильев начисто отрицал предъявленное ему обвинение.
Его осудили к лишению свободы.
После вынесения приговора Васильев находился на свободе, и суд, определяя ему наказание, не заключил Васильева под стражу до рассмотрения приговора вышестоящим судом.
Васильев обжаловал приговор, считая его суровым, но Верховный Суд РСФСР, разбиравший дело в кассационном порядке, оставил приговор в силе.
Через несколько дней суд направил приговор в милицию для исполнения…
Однако дома Васильева не оказалось. На последнем месте работы сообщили, что он неделю назад уволился и его местонахождение неизвестно.
Родственники и знакомые Васильева не хотели говорить или не знали, куда он выехал.
Стало ясно, что Васильев, нарушив подписку о невыезде, скрывается от наказания.
На него объявили розыск.
Прошел месяц, другой… Минуло полгода со дня исчезновения Васильева. Розыск его был безуспешен.
Следователь, привлекавший Васильева к уголовной ответственности, уже начал забывать это нашумевшее и интересное дело, по которому удалось разоблачить группу крупных расхитителей и должностных лиц, занимавшихся приписками к плану.
Следователь занялся новыми делами. Вот и сейчас он обдумывает план следствия по только что поступившим материалам.
Окна его кабинета выходят на улицу. Там, дребезжа, проезжают трамваи, шелестя шинами, мчатся автомобили, спешат прохожие.
Углубившись в раздумья, следователь машинально следил за движением на улице: все его мысли были прикованы к обстоятельствам нового дела.
Ход размышлений следователя прервался, когда на противоположной стороне улицы он увидел плотного, с крупным лицом, мужчину, показавшегося ему знакомым.
«Где я видел этого человека? — старался вспомнить следователь, — определенно я его знаю. Но кто он?»
Известно, что изо дня в день перед следователем проходят десятки людей: свидетели, потерпевшие, понятые, обвиняемые, — и это развивает у следователя неплохую зрительную память.
И следователь через какое-то мгновение вспомнил прохожего.
— Это же Васильев, инженер Васильев, бывший обвиняемый, находящийся в бегах, — вслух проговорил следователь и собрался выйти, чтобы задержать его.
Но Васильев шел в сторону прокуратуры. Шел спокойно и уверенно, попыхивая сигаретой, не оборачиваясь по сторонам.
«Возможно, — подумал следователь, — он идет с повинной». Следователь прикинул, что Васильеву понадобится не более двух минут, чтобы дойти до его кабинета. «Буду ждать две минуты. Если не придет, за это время он далеко уйти не успеет и его можно будет задержать», — решил следователь.
Он взглянул на часы, сел за стол, начал листать дело.
Минуты тянулись долго. Следователь через каждые несколько секунд смотрел на часы. Стука в дверь не было.
Следователь отодвинул дело, взял со стола ключ, приподнялся… Но в это время в дверь постучали, она приоткрылась и хрипловатый голос спросил:
— Разрешите?
— Прошу! — ровным голосом ответил следователь, довольный тем, что его предположение оказалось правильным.
Васильев вошел.
— Константин Михайлович, здравствуйте! — проговорил он.
— Я пришел, чтобы вы меня арестовали… — И он грузно опустился на предложенный стул.
Следователь помнил Васильева-крепким, сорокалетним мужчиной, всегда хорошо и опрятно одетым, с сильными, холеными руками.
Но теперь перед ним сидел не тот человек, которого он видел на первом допросе полтора года назад и потом, во время следствия.
На лице Васильева лежал отпечаток сильных переживаний, но резко прищуренные глаза и плотно сжимавшиеся губы выражали какую-то решительность.
Его костюм, ранее безукоризненно чистый, был в пятнах, помят и кое-где неумело заштопан.
— Вы знаете, Константин Михайлович, — начал Васильев, — год назад я скрылся от суда, от отбытия наказания. Не знаю, что толкнуло меня на этот шаг, но представление о том, что мне придется несколько
лет прожить в колонии, не общаться с родными и друзьями, выполнять тяжелую, очевидно не по специальности, работу…
Васильев достал сигарету, знаками попросил разрешения закурить, жадно затянулся и продолжал:
— Мне было дико вообразить, как я буду обходиться без комфорта: не буду принимать по утрам ванну, не поеду на рыбалку, окажусь, наконец, лишенным возможности выпить перед обедом рюмку коньяку.