Я кивнул собственным мыслям, вспоминая минуты страшного безумия Ани. Она способна рычать не хуже зверя, обламывая до крови ногти о землю и вселяя уверенность, что загрызет, если осмелишься встать у нее на пути. Она умеет кричать и рыдать так, что рыдания превращаются в вой, трогающий сердце не слабее волчьей песни. В отчаянной ярости она лишается малейшего страха и без раздумий отдает тело темным духам. Она сама становится источником страха, безумия и смерти. Она…
Я потер грудь, стараясь унять жжение. Сердце билось не быстро, но сильно. Будто хотело сломать кости и пробить грудь. Будто рвалось преодолеть последние несколько метров и оказаться в руках той, кому принадлежало уже давно. Руки запрели в перчатках, и я снял их, заткнул за пояс. Мокрая от пота ладонь скользила по рукояти кинжала, а пальцы превратились в чужие — слабые, неповоротливые, холодные. Во рту пересохло, и у меня не получалось сглотнуть колючий ком.
Пора.
Следующий шаг прервался пронзившим осознанием — не простит.
Высказанные упреки зазвучали в голове приговором. И я пошатнулся, не выдержав их веса.
Рель…
Зачем я пришел сюда? Помешать ей в новой жизни? Обрадовать тем, что Дарок не будет искать ее? У нее нет причин верить ему на слово, как нет причин верить и мне. И мои клятвы для нее тоже ничего не стоят. Я сам показал ей их ничтожную цену. Я много раз обещал ей, что не оставлю одну, но постоянно оставлял. Я хотел помогать ей, поддерживать, но жестокими уроками учил самостоятельности. И даже выполнив ее желание ценой всего мира, не простил и попрощался, будто вина лежит целиком на ней. Но это был и мой выбор. Выбор, продиктованный злостью, обидой и пониманием, что мне — безвольному, неразрушимо прикованному к ней, — не нужен мир без нее. Весь Фадрагос вместился в нее, и, уходя, она забирала с собой смысл моей жизни.
Я прикрыл глаза и улыбнулся. Силы вернулись, пальцы крепко сомкнулись на рукояти кинжала. Все правильно, и ничего не изменилось: Фадрагос и она по-прежнему для меня не имеют различий. Не простит — не страшно: значит, будет счастливо жить и без меня. Пожалуй, будет больнее, если она меня попросту не узнает.
Тень листвы дрожала у самых ее ног, будто тянулась и привлекала внимание. Но Аня не замечала ни ее, ничего вокруг. Смотрела с ненавистью в пустоту перед собой и сжимала кулак.
Отвоевывая у страха спокойствие и добиваясь равнодушия, я приблизился к калитке и тронул деревянную перекладину. Духи Фадрагоса, помогите мне.
— Можно? — спросил громко и испугался собственного голоса. В растерянности подчеркнуто добавил: — Знахарка.
Взгляд карих глаз обжег привычной злостью, но мне хватило сил ответить на него вежливой улыбкой. Аня долго смотрела на меня без узнавания, затем нахмурилась сильнее, кивнула и отвернулась.
Сердце перестало биться, холод в одно мгновение влился в тело. Улыбку не удалось удержать на лице, и я тайно порадовался, что Аня отвернулась. И пусть я ожидал и такую встречу, но не предполагал ее тяжести.
Рукоять кинжала скрипнула в ладони, и я шагнул вперед. Назад дороги нет. Мне придется принять любой исход, любое ее решение. Знакомые черты лица вблизи вскружили голову. Голос точно дрогнул бы, если бы близость не позволила говорить тише:
— Я присяду?
И вновь кивок.
Она не хочет смотреть на меня, потому что не простила? Или потому, что успела охладеть ко мне настолько, что теперь не рада нашей встрече? Она привлекательна, молода. Наверное, времени прошло достаточно, чтобы начать новую жизнь. Я ведь предполагал этот вариант.
Деревянная ступень скрипнула под моим весом. Я сцепил руки в замок и свесил между коленями, уставился бестолково на землю. С пустой головой наблюдал, как ветерок легонько колышет траву. И чувствовал… От Ани исходило тепло, и оно пробиралось под одежду, согревало, дурманило. К девичьему боку хотелось прижаться, а ее обнять. Но кто я для нее теперь? Какое право я имею согреваться ее теплом?
Я вдыхал все глубже и глубже. От нее пахло травами и целебными настоями. Горечь ароматов оседала на языке, и мне хотелось раскатывать во рту их терпкость вечно. Возможно, это и не хвоя, но память подсовывала смолистый привкус. Повернуть голову и посмотреть на Аню было страшно. Не так, как бывает порой в бою, и не так, как было страшно за несколько минут до этой встречи. Этот страх был отрезвляющим, и мыслями, что я уйду из поселения без Ани, что мы расстанемся с ней чужими друг для друга людьми, селил на сердце равнодушие. Как мороз в Ледяной пустоши, убивал все чувства, делающие меня живым. Как осколок льда в сердце. Он словно опять превращал меня в Вольного.