— …пойдешь со мной?
Услышав собственный голос сквозь звон в ушах, прикрыл глаза и едва не выругался. Но до слуха донесся другой голос — еще тише, еще слабее:
— Пойду.
И даже не спросила куда…
Вдруг вскинула голову и уставилась на меня круглыми глазами. По спине прошел озноб, ноги потяжелели. Первые слова Ани утонули в собственных мыслях и страхе. Наверное, в задумчивости она и не поняла, на что согласилась. Опомнилась, спохватилась. Будет извиняться?
— Прости, — подтвердила худшие опасения, с досадой кривя лицо. — Но я не могу их оставить.
Кого?..
— Тут добрые поселенцы, — объясняла она.
Я все прослушал…
— Надо вернуть. Если просто уйду, будет нехорошо с моей стороны. Ты ведь подождешь?
Я нахмурился, а она вытянула шею. Через миг привстала, опираясь на крыльцо рукой и глядя на меня так, будто собиралась о чем-то упрашивать. Принялась убеждать:
— Я быстро! Постараюсь быстро. Там всего-то посуда и всякая мелочь по хозяйству. Ведра, корзины, белье…
Бормоча о какой-то ерунде, взбежала по крыльцу и отворила дверь. Та поддалась с натужным скрипом. Исчезнув в доме, Аня не замолчала, но я больше не мог разобрать ни слова. Сидел на крыльце, оглушенный происходящим. Чего-то ждал.
— Ты заходи! — раздалось громкое приглашение с порога, и я обернулся. Едва успел заметить фигурку в светлой тунике, прежде чем она вновь исчезла в темном проеме. — Я быстро!
Суетится…
Улыбка лезла на лицо, но вместе с ней росла боль во всем теле, будто до этого мига каждая мышца была в напряжении. Я с силой потер лицо и поднялся на слабых ногах. Легкая боль в теле стала не единственной проблемой — чувства тоже сорвались с цепей. Я видел мир вокруг, но он оброс незримым туманом. Я слышал звуки суеты в доме и голос, который часто снился мне, слышал птичий щебет, шелест листьев и трав — но улавливал только отдельные куски из мешанины. Я словно заснул на ходу и шел почти на ощупь.
Низкий дверной проем. Теплота и легкая духота. Запах сушеных трав. Полумрак, а в нем скупая обстановка. Букет полевых цветов в банке на подоконнике. На васильке — пчела. Тихое жужжание. И стук дверцей из кухни. Под пальцами шершавая сырая древесина. Дому много периодов.
В сенях было две двери. В одной виднелась часть стены, обвешанная полками с несколькими статуэтками. Я свернул к другому проему. Зацепившись штаниной за скамью, едва не опрокинул ее и не упал сам. Тихо ругнулся. В ведре, стоявшем на ней, заходила вода. Ковш, лежавший рядом, перевернулся и чуть было не слетел на пол, но я успел подхватить.
— Проходи! — Аня выскочила на порог кухни, прижимая к груди казанок. — И не разувайся! Я тут, — духи знают сколько! — не подметала!
И скрылась за стеной.
Я все-таки улыбнулся. Только из ее уст можно услышать странные выражения. Духи и вправду знают, сколько она не обращалась к ним с просьбой убрать пыль. Или она не обращается к ним? Освоилась ли она в Фадрагосе окончательно?
Я заглянул на небольшую кухню, останавливаясь на пороге. Аня сидела на корточках возле открытого комода и перебирала мешки с крупой. Оглядела меня с головы до ног и уставилась на сапоги. Спросила:
— Есть будешь? У меня рагу.
— Я поел, — соврал и прикусил щеку, удерживая улыбку.
Думать о еде не хотелось. Думать ни о чем не хотелось. В голове, в унисон сердцу, билось осознание — она не отказала мне и готова пойти со мной, куда угодно. Выходит, простила, либо просто не держит зла. Она не забыла меня — нас.
Прислонившись плечом к стене, скрестил руки на груди и принялся наблюдать за ней. Резкие движения и излишняя суета выдавали спешку и волнение. Боится, что уйду без нее. А какие еще могут быть причины?
— Вот эта миска тоже Раильи, — снимая посуду с полки, проговаривала она. — Но, наверное, я могу отнести ей все вещи. Она честная и ей доверяют, смогут у нее все разобрать. И рагу…
Повернулась к столу, на котором стояли полная тарелка и казанок.
— Не должно было испортиться, — пробормотала. Понюхала, ковырнула ложечкой, попробовала и спросила: — Мы можем зайти кое-куда?
— На самом деле времени полно, — успокоил я. — Куда тебе надо, туда и зайдем.
— Спасибо! — подскочила от радости и опять заметалась по кухне. — Там полный дом детей! Не думаю, что их отец способен даже себе что-то сготовить, а у меня целая кастрюля остается…
Она болтала без умолку. Казалось, я должен был улыбаться, отражая радость души, но на улыбку порой не хватало сил. Я слушал ее голос. Старался вникнуть в жизнь ее соседей из пары брошенных о них фраз, узнавал о характере Феррари. Хмурился, когда Аня говорила, что должна лично попрощаться со старостой. В конце концов заметил, что она в который раз заглядывает то в вычищенный шкаф, то на полки, то пугливо рассматривает порог, на котором… стою я.