— Вот телеграмма, — сказал он, складывая бумагу и передавая ее своему помощнику. — Спешите, летите и ждите на станции ответа, а я пока буду здесь… наблюдать.
Повинуясь приказанию, Галлер бросился вниз по лестнице, с похвальным намерением «лететь», но из предосторожности замедлил шаги, проходя мимо комнаты фон Бэлова, который громко жаловался хозяину, что его сундук еще не пришел и он не может переодеться.
— Господи, помилуй! Он и в самом деле собирается наряжаться для покушения! — прошептал Галлер, украдкой творя крестное знамение. — Этого, я думаю, даже и в России не бывает! Правду говорит господин Зебальд: страшные вещи происходят в нашем несчастном отечестве!
* * *Наступил вечер. На зеркальной поверхности озера легли первые голубоватые тени, между тем как на горах еще лежал золотистый свет заходящего солнца, в лучах которого ярко сверкали белые стены маленькой горной церкви. Вот раздался вечерний звон и понесся во все стороны, мягкий и торжественный, словно возвещая всюду лишь мир и благословение. К счастью жители Зеефельда не имели никакого представления о том, что происходило там, наверху, и о предстоявшем осквернении священного места. Вернувшись с работ и услышав вечерний колокол, они набожно прочли молитву и уселись за ужин. Дома у них было все необходимое под рукой, и до пастората и его окрестностей им не было никакого дела.
Зебальд снова находился на своем наблюдательном посту. Он страшно устал от беспрерывных наблюдений, но сознание своего долга и лежавшей на нем тяжелой ответственности заставило его превозмочь утомление. Галлер принес ответную телеграмму с энергичными указаниями. Гофмаршал очень серьезно отнесся к сообщенным сведениям и телеграфировал, что приедет немедленно сам для личного руководства всем делом; его приезда можно было ожидать с минуты на минуту. Обоим сыщикам было приказано ничего не предпринимать, не выпуская ни на минуту из вида «наблюдаемого предмета». Конечно вслед за его превосходительством должно было прибыть и подкрепление; хотя в депеше, составленной в крайне осторожных выражениях, об этом упомянуто не было, но это подразумевалось само собой.
Тем временем Зебальд со всевозможными предосторожностями сделал необходимые распоряжения. Наблюдательный пост близ часовни был поручен Галлеру; начальник сам отыскал для него удобное местечко, с которого он мог незаметно за всем следить. При этом Зебальд еще раз рекомендовал величайшую осторожность, чтобы заговорщики, не подозревая опасности, сами пошли в ловушку.
Между тем фон Бэлов был наконец порадован прибытием своего сундука. Оказалось, что кучер предпочел починить сперва экипаж на ближайшем постоялом дворе, на что потребовалось несколько часов; таким образом он с экипажем и сундуком лишь под вечер добрался до Зеефельда, к великому удовольствию владельца майората, до сих пор испытывавшему из-за разорванного сюртука все неудобства добровольного домашнего ареста. Он стремглав бросился распаковывать вещи и переодеваться в новенький костюм, что не помешало ему с особенной заботливостью отнестись к своему туалету. На церковных часах пробило семь, когда он вышел из гостиницы, чтобы наконец отправиться в пасторат с давно намеченным визитом.
— Как он аккуратен! — сказал Зебальд, видевший, как барон вошел в дом пастора. — И действительно одел с иголочки новый костюм для присутствия на таком ужасном совещании. Цинизм теперешнего поколения решительно переходит всякие границы!
С нетерпением следя за часовой стрелкой, сыщик ломал себе голову, стараясь припомнить, где он раньше слышал голос предводителя заговорщиков. Этот красивый, звучный голос был ему безусловно знаком, но он тщетно пытался воскресить в памяти все уголовные процессы, возникавшие в герцогстве, — в этих воспоминаниях не нашлось для него никаких объяснений.
Через четверть часа на дороге показался почтовый экипаж, приближавшийся крупной рысью. Кучеру была вероятно обещана большая награда, так как он гнал во всю прыть, и лошади были все в мыле, когда он осадил их пред гостиницей. Узнав в пассажире гофмаршала, Зебальд стал готовиться к самой почтительной встрече, но ему незаметно дали понять, чтобы он воздержался от внешних знаков особенного уважения. Быстро выйдя из экипажа, гофмаршал удалился с ним в сад и вполголоса поспешно спросил:
— Ну, как идет дело?
— Лучшего желать нельзя, ваше превосходительство, — ответил Зебальд с самодовольством человека, исполнившего трудную задачу. — Все нити у меня в руках, и, какие бы меры ни были приняты, мы во всяком случае останемся хозяевами положения.