Выбрать главу

Я взобрался на холм к Гребню-Подкове. Единственным ровным местом оказался круг, расчищенный фазаном аргусом для своих танцев; на этой-то танцевальной площадке я и устроил ночлег. Смазывая лицо жидкостью от комаров, я слышал, как по долине разносятся протяжные вопли Гарольда.

Меня разбудил сильный треск деревьев внизу, возле ручья. Такой тарарам могли поднять только слоны, и я внезапно почувствовал всю свою беззащитность. Оказывается, я разлегся на самом виду, прямо на пути у любого животного, которому вздумалось бы подняться на холм. Пришлось поспешно собрать пожитки и при свете крохотного фонарика двинуться на поиски более надежного ночлега. Склон холма был настолько крут, что слоны вряд ли могли туда взобраться, поэтому я и устроился там у подножия небольшого дерева. А чтобы не скатиться с крутого склона во сне, я оседлал дерево и лег головой вверх по склону. Но не успел я уснуть, как почувствовал, что кто-то толкает меня в ногу. Я брыкнул ногой и обнаружил нечто пугающе крупное. Животное оглушительно всхрапнуло и зашуршало прочь с каким-то не поддающимся описанию звуком, напоминающим трещотку. Я поспешно нашарил свой фонарик и в его тусклом лучике увидел, что в нескольких ярдах от меня громко фыркает огромный дикобраз. Сердито ощетинившись, зверь двинулся прямо на меня. Было ясно, что он не намерен сворачивать со своей натоптанной тропы только потому, что какой-то идиот разлегся на дороге. Я не захотел вступать с ним в прения по этому вопросу и торопливо отскочил в сторону, а он протопал мимо.

Я попытался уснуть еще раз, но круча, на которой, как мне казалось, ни одно животное не может удержаться, с каждой минутой превращалась во все более оживленное шоссе. Раскатистый треск внизу свидетельствовал о том, что именно сюда и направляется слон. Я быстро схватил свои пожитки и снова пустился наутек. Остановился на фазаньей танцевальной площадке, но ненадолго, потому что слон упорно пробивался вперед. Мой незнакомый запах в ночном воздухе показался ему любопытным, и он неспешно, но неотвратимо следовал за мной по пятам. В паническом ужасе я бросился в темноте джунглей к единственному известному мне месту, где был бы в безопасности: к дереву с корнями-подпорками, под которым я провел свою первую ночь в джунглях. Я боялся зажигать фонарик, потому что слон был слишком близко, но, к счастью, помнил дорогу достаточно хорошо — по крайней мере так я думал, пока не угодил в целый клубок ротановых побегов. Момент был неподходящим, чтобы выпутываться осторожно, и я, быстро осветив фонариком свой путь, ринулся напролом. Не обращая внимания на боль, я вырвался из пут и поспешно вскарабкался на холм к своему убежищу.

Наконец-то я нашел дерево, обошел корни-подпорки и с чувством бесконечного облегчения свалился на свое лиственное ложе. Теперь я наконец был в безопасности: если даже слон доберется до меня, я смогу взобраться на дерево по толстой лиане, похожей на удобную спасательную лестницу. Я возблагодарил судьбу, услышав, как слон ломится сквозь чащу где-то внизу, но уснуть в эту ночь мне так и не удалось. Когда рассвело, я направился прямо к дому. На танцевальной площадке фазана громоздилась большая свежая куча навоза. Слоны мерещились мне за каждым стволом, и я побил все рекорды скоростного бега на этой дистанции. Прошло несколько дней, прежде чем я снова отважился ночевать в джунглях.

Первый месяц все шло хорошо. Я все лучше и лучше знакомился с лесом, и постепенно его карта складывалась из отдельных кусочков, как картинка-головоломка. Я сумел нарисовать карту основных ориентиров и ручьев на площади в три квадратные мили, где я проводил свои наблюдения. Пиявки, мухи, плети ротана и падающие сучья по-прежнему осложняли мою работу, но я притерпелся к этим помехам. Свой лагерь я организовал по-спартански — ни постели, ни книг, ни радио, ни капли алкоголя и кофе, потому что надеялся, что это позволит мне оставаться в джунглях как можно дольше. Мой «железный запас» консервов строго сохранялся исключительно для употребления в дремучих джунглях, где я позволял себе наслаждаться забытыми ароматами и вкусом вареных бобов, сигарет и сгущенного молока. Тулонг раздобыл у навестивших нас дусунов несколько полотнищ прочного пластика, и они оказались совершенно незаменимыми для ночевок в походных условиях. Подстелив одно полотнище и соорудив крышу из другого, я просыпался утром сухой и не боялся ночного холода.

Мало-помалу мои записные книжки заполнялись заметками об орангутанах. За восемьдесят часов наблюдений я видел более двадцати животных. Когда мне снова удалось разыскать Гарольда, я научился уже отмечать его продвижение по лесу, руководствуясь звуками его голоса. Я встретил также Маргарет и Миджа, сумел пробыть с ними три дня подряд и собрать интересный материал, пока не отстал от них вечером во время грозы. Теперь я уже легко различал своих рыжих друзей и, по мере того как все глубже проникал в их частную жизнь, все больше понимал, насколько это необщительные животные. Нет, суета и шум толпы — это не для них. Оранги вели уединенное существование, не вмешиваясь в чужую жизнь, и занимались такими насущными делами, как кормежка и устройство гнезд. По временам двое-трое животных вместе собирали урожай с усыпанного плодами дерева, но они без малейшего сожаления неизменно возвращались к прежней одинокой жизни. Взрослые явно предпочитали отшельнический образ жизни, а малышей мне было жаль — не с кем даже поиграть, кроме усталой старой мамаши.