Заключение
В четверг 3 июня, когда я был в Катманду один, прибыл нарочный с запиской от Тома Стобарта:
«Дорогой Ралф! Сегодня мы остановились на ночь в грязной деревне, названия которой я не знаю, выше Чарикотского моста. Очень мокро! Мы предполагаем быть в Банепе в воскресенье 6-го, в полдень. Можем ли мы рассчитывать на:
1) „Лендровер“, чтобы нас всех забрать.
2) Два грузовика; можно обойтись одним большим, но, думается, два было бы лучше.
3) Место в Катманду для сортировки грузов и размещения животных.
4) Квартиру со всеми удобствами (разъяснять не приходится).
5) Пиво!
Все в порядке, хотя кули большую часть времени пьяны. Один малыш-волк и две горные индейки подохли. По-видимому, на них плохо повлияла жара. Остальные в прекрасном состоянии.
Надеюсь, Ваше путешествие прошло удачно. Том.»
На следующий день явился второй гонец с новой запиской:
«Дождя хоть отбавляй; мы собираемся поторопиться и сэкономить день, так что будем в Банепе в 12 часов в субботу, а не в воскресенье, как я писал. Если можно, перенесите, пожалуйста, приготовления к встрече на день раньше. Все в порядке. Том.»
Аэродром в Катманду все еще не принимал самолетов. Деньги не прибыли, а было необходимо подыскать помещение для 150–200 шерпов-кули и загон для животных и птиц. Том Мендайс со свойственным ему гостеприимством — в дальнейшем он вполне мог счесть его довольно обременительным — предложил, чтобы шерпы остановились во дворе отеля.
В субботу к полудню я приехал в Банепу, встретил партию Тома и доставил ее в гостиницу. За нами следовали два ветхих грузовика, доверху нагруженные нашим оборудованием и всей поклажей шерпов. Отель «Снежный пейзаж» — двухэтажное здание, построенное «покоем», ограничивающее двор с трех сторон. Шерпы-кули, большинство которых принадлежало к беднейшим семьям и число вторых вместе с иждивенцами достигало по меньшей мере двухсот, пришли в восторг от своего нового бивака и весело расположились в грязи на дворе, вполне готовые пробыть там неопределенное время. Двор оказался забит до отказа. Повсюду зажглись костры. Стоял несмолкаемый шум, а запах от этой веселой толпы немытых людей был нестерпим. Такое положение, с каждым днем становившееся все более невыносимым, длилось неделю, и к концу этого срока Том Мендайс находился, несомненно, на грани нервного расстройства. Оставшиеся в гостинице постояльцы, доведенные чуть не до безумия, давно перестали жаловаться, так как перебраться им было некуда. Каждый вечер начинались пьянство и вавилонское столпотворение, ибо шерпы, хотя и не получили еще расчета, имели, казалось, достаточно денег на покупку ракши. Как-то ночью разыгралась всеобщая потасовка между нашими кули и кули другой экспедиции, прибывшей на обратном пути в Катманду. Кули оставались с нами в самых дружеских отношениях и группами по пять-шесть человек заполняли наши спальни в любое время дня и ночи. Там они сидели, широко улыбаясь и чувствуя себя как дома, а Том и его помощники носились вверх и вниз по зданию, рассеивая при помощи пульверизаторов густые облака порошка ДДТ. Сплошь и рядом в пять часов утра вас будил сияющий шерп, заботливо подносивший к губам полулитровую кружку ракши. Все же мы испытали безграничное облегчение, когда узнали, наконец, о возобновлении воздушного сообщения и прибытии денег. Получив расчет, шерпы отправились по домам с сознанием, что неплохо провели время. Прошло еще три-четыре дня, прежде чем удалось организовать отправку самолетами участников экспедиции.
Для перевозки в Калькутту всего нашего снаряжения и нас самих необходимо было зафрахтовать два самолета. Мы договорились, что с первым полетит Джералд Рассел с «лендровером» и всем нашим огнестрельным оружием, а на следующем — остальные со снаряжением, животными и птицами.
Второй самолет покинул Катманду в пятницу 16 июня. До этого мы распрощались с Ахкеем, Ангом Тсерингом и другими верными дарджилингскими шерпами, которые пошли через горы к конечной железнодорожной станции в Амлекхгандж. Расформирование экспедиции всегда является печальным делом, а особенно в том случае, если партия подобралась дружная и все ее участники, как это и было у нас, сообща трудились в полном согласии, деля неудобства и опасности, радости и печали, волнения и разочарования. Дополнительное осложнение при расставании возникает из-за невозможности объясниться вследствие незнания языка: все свои чувства приходится вкладывать в рукопожатие и взгляды. В тетрадку отзывов Норбу я записал исключительно хорошую рекомендацию; мне особенно захотелось сделать это после того, как я прочел предыдущую запись «Ходит медленно», сделанную какой-то дамой, которая пользовалась услугами Норбу во время путешествия, являвшегося «воскресной послеобеденной прогулкой» по сравнению с тяжелыми испытаниями, перенесенными им со мной. Я не мог отказать себе в удовольствии и написал: «Со мной ом никогда не ходил медленно»; надеюсь, следующий его наниматель поймет в чем дело. Конечно, если бы мне посчастливилось участвовать еще в одной гималайской экспедиции, при выборе проводника я в первую очередь остановился бы на Норбу.