Путешественники остановились на открытой равнине, по которой ветер перекатывал пучки полыни. Она простиралась до самых горных вершин. То тут, то там виднелись пятна неувядшей еще травы. В солнечных лучах поблескивали источники. Вокруг стаями кружили голуби пустыни — булдуруки. Айстису они показались интересными — перья коричневато-желтые с черными пятнами, брюшко белое, ножки с тремя чешуйчатыми пальцами, крохотные коготочки напоминали шпоры… Птицы внезапно опускались на землю, с легкостью бегали по пескам, собирая семена…
Каримай велел поймать несколько булдуруков. Их мясо оказалось настоящим лакомством!
Айстис все посматривал на горы впереди, которые к закату солнца поднялись во всем своем величии. В лучах заходящего солнца их вершины горели, словно облитые пурпуром. А в долинах уже воцарилась темнота…
Зря Айстис опасался, что преодолеть горы будет очень тяжело. От озера Хара-ус-Нур, где группа отдыхала в последний раз, Каримай, оставив горы в стороне, повернул на восток, где простиралась степь. В конце двухдневного путешествия они увидели широкую реку и вдоль берега направились к ее верховью в горах, к озеру, от которого она брала начало.
Хакасы при виде озер оживились.
— Убсу-Нур! Убсу-Нур! — стал выкрикивать Акул. Он, как выяснилось, бывал здесь не раз.
— Да, да. Убсу-Нур, — подтвердил Олеан.
Каримай окинул озеро взглядом и повернулся к Увану:
— Вот мы и дома… До родных кибиток осталось шесть дней пути, от этого озера начинаются наши земли…
— Берегись! — внезапно крикнул Уван.
Айстис вздрогнул, повернувшись, успел разглядеть, как перед ним промелькнуло какое-то темное существо, и сразу же погрузился в небытие…
…— Тебе покровительствуют боги! — говорил Уван, склонившись над Айстисом, лежавшим на кипе толстого войлока. — Иначе не скажешь! Горный барс прыгнул прямо на тебя!
Айстис ничего не помнил. Удар оказался таким сильным, что юноша пришел в себя лишь здесь, в доме сына Каримая — Хакамда. Сам Каримай жил один, проводя большую часть времени в тайге, а раненому юноше требовался уход. Заботу о нем приняли на себя домочадцы Хакамда.
У Хакамда Айстису понравилось. Успокаивающе действовало само круглое жилище. Стены — из толстого белого войлока. Им устлан и пол. Крыша — купол правильной формы — изнутри также обита войлоком. Вдоль стен стояли красивые деревянные сундучки. На стенах висела одежда, кожаные мешочки с топленым маслом, сухим творогом — чурой — и другим продовольствием.
Посередине домика — очаг, на котором стоял треножник, а па нем большой котел, над которым постоянно поднимался пар. Дым уходил через отверстие в макушке крыши. Когда не готовили еду, отверстие закрывали куском войлока.
Возле стен — ложе, на котором на ночлег устраивалась семья Хакамда: он сам, жена, ее отец, сын Акул и двое дочерей — Бея, поменьше Акула, и Асмая, однолетка Айстиса. В жилище жили и другие, видимо родственники Хакамда.
По ночам, когда Айстису не удавалось уснуть, он прислушивался к тому, как храпят люди, как за стеной блеют овцы, лают собаки, фыркают лошади. Такая жизнь не удивляла его: ведь и жемайты жили так.
Днем все расходились по своим делам: кто на охоту, кто собирать корни, кто рыхлить землю. Кто-то ухаживал за животными, которых у этой семьи было немало. Подчас все отправлялись на рыбалку или собирать кедровые орехи. Дома оставались лишь маленькая Бея и дедушка. Девочка все посматривала на Айстиса, не решаясь заговорить с незнакомцем.
Частенько заходил Уван. Он оставался помочь, если самочувствие Айстиса ухудшалось. Раны юноши заживали с трудом, порой сильно кровоточили. Уван и Айстис подолгу разговаривали. Каждый рассказывал о своем крае. Много говорили они и о людях, к которым Айстис сейчас попал.
— Знаешь, — сказал однажды Уван, — язык, похожий на твой, мне уже доводилось слышать. Еще в детстве я плыл с отцом по нашей реке Волге к ее верховьям, чтобы торговать с живущими там людьми. Они разговаривали так же, как и ты…[125]
«Не может быть! — хотел возразить Айстис. — Как наши люди могли очутиться в такой дали от янтарного края?» Однако юноша промолчал. Может, и правда живут? Путешествуя по всему миру, Айстис научился мыслить более широко…
— Уван, — сказал он однажды, — а что, если я пойду с тобой? До твоей родины? А оттуда — к нашим родственникам! Вот было бы дело!
— Почему же нет? — ответил Уван. — С удовольствием! Тем более что встречаться с ханями и мне не хочется. Я подозреваю, что один из хранителей храма меня узнал и мне придется досрочно собираться домой…