В этих широтах темнота наступает стремительно, и не успели мы спуститься в сад, как вокруг уже не видно было ни зги.
Рикша, не спрашивая маршрута, поехал прямо на вокзал. Там, остановив коляску, он протянул руку. Мы вложили в нее условленную плату за проезд и несколько рупий в придачу. Затем поспешили скорее ретироваться — нам вслед по всей улице неслись душераздирающие причитания:
— Так мало, сааб! Этого хватит лишь на бензин. А уже так поздно! Дети сидят голодными. Бакшиш, сааб!
Освещенный зал станционного ресторана пуст. Готовых блюд в наличии нет, но нам сказали, что могут приготовить баранину на вертеле и пшеничные лепешки. Еще бы пива… В ответ официант смущенно заулыбался — известно, что в Раджастхане торговля спиртными напитками запрещена.
Наш поезд уже стоял на первом пути, а в двери его ломились пассажиры. Начальник поезда подчеркнул в списке пассажиров наши фамилии и выделил для нас нижние полки в четырехместном купе. На верхней полке уже расположился артиллерист со своей амуницией, а в дверях вслед за нами стояли другие попутчики. Морщинистый старик, на лбу которого чудом удерживались маленькие очки из тонкой проволоки. Он вел за руку молодую женщину в ярко–зеленом сари. Старик быстро оценил ситуацию и обрушился на проводника с потоком упреков. Уверенный, что мы его не понимаем, он не стесняясь кричал:
— Моя племянница должна спать здесь с солдатом? И с двумя этими сахибами (господами)? Кто знает, что они за люди?
Проводник сохранял спокойствие. Конечно, девушку можно устроить в женское отделение. Однако бхаи джи — «уважаемый брат», — так индийцы часто обращаются друг к другу, наверняка знает, что в первом классе нет специальных отделений для дам. Они есть только во втором классе, а там и ступить некуда. Так что будет лучше, если девушка останется тут. Сахибы, конечно, уступят ей нижнее место.
Я охотно предложил поменяться с ней местами и представился рассерженному старику. Услышав, что я приехал в Индию в качестве делегата на международную конференцию, посвященную столетию со дня рождения выдающегося индийского поэта Галиба, близкий родственник нашей попутчицы смягчился. Ведь это совсем меняло дело. Выяснилось, что он тоже очень любит Галиба, а племянница преподает в школе… Он забыл о своем негодовании, и в упоении слушал и сам декламировал мелодичные стихи Галиба. Наконец старик вверил племянницу моей охране и попросил нас доставить ее в целости и сохранности на место назначения.
Естественно, племянница вовсе не нуждалась в чьей–либо опеке и проявила себя бывалой и практичной путешественницей. Она открыла свой объемистый чемодан и, заметив, что мой приятель накрывается легким плащом, предложила ему запасную шерстяную накидку, а под голову подсунула надувную подушечку. Украдкой она успела бросить взгляд на верхнюю полку, не зная, как оценит ее действия артиллерист, однако тот после трудного дня уже крепко спал.
Вскоре в купе воцарился мир и покой, все забылись безмятежным сном до утра.
Песок над крепостью
Я проснулся раньше всех, на рассвете, и сонный. выглянул из окна. Над бескрайним морем песка поднимался раскаленный диск солнца. Вдоль дороги на верблюде трясся одинокий наездник, направлявшийся к небольшому загону с забором из прутьев терновника. Там он открыл ворота и выпустил многоголовое стадо овец. Он погонит стадо к ближайшей впадине и оставит его пастись на скудной зеленой поросли на день.
Ночью овечки снова вернутся домой, чтобы своим присутствием ободрять хозяев, спящих во временных глиняных домиках рядом. Если бы не забор, не полуразвалившийся колодец возле него, я ни за что бы не догадался, что тут живут люди. Их ветхие лачуги совершенно сливаются с окрестной природой. Лишь небольшой побеленный храм с конусообразной башенкой да ладная усадьба зажиточного крестьянина наводили на мысль, что мы проезжаем мимо деревни. Рядом с хозяйской усадьбой видны небольшие поля с зеленеющими на них всходами, но они были настолько редкими, что, кажется, можно пройти по полю, даже не задев растений.