На одном из привалов мы устроили совещание. А что если от заданного курса отклониться немного к юго-западу, где протекает большой ручей?
— Давайте так и сделаем, — сказал Плеханов. — Выйдем на речку и поточней привяжемся к месту. Там у воды остановимся на ночлег.
— А если речка пересохла? — спросил я.
— Тогда придется или вперед идти до тех пор, пока не встретим воду, или возвращаться назад к Чамбе.
— Нет, уж лучше топать без воды до самой Лакуры, чем возвращаться, — решительно заявил Валерий.
Мы согласились с ним.
…Высоко вверх взлетает пламя, со всех сторон охватывая висящие над костром котелки. Огненные языки расползаются по земле. Загорается сухая трава, темнеют ветки кустов.
А Валерий кухарничает у костра, не снимая с лица тюлевой сетки. Вдруг он с беспокойством оглядывается вокруг, шумно втягивает носом воздух.
— Где-то что-то горит. Слышишь, горелым пахнет?
Осматриваюсь, но ничего подозрительного не вижу.
Причина выясняется через несколько минут, когда раздается истошный крик Валеры:
— Горю!
Отбросив в сторону ложку и схватившись за лицо руками, он торопливо срывает с головы дымящийся накомарник. В тюлевой сетке, выгорев, зияет большая дыра.
Глядя на Кувшинникова, мы покатились со смеху.
…Над тайгой стоят светлые сумерки. Красноватые полоски углей постепенно тускнеют и подергиваются чернью. Над грудой цветных углей попыхивает дымок, спрятались в траву комары, весь вечер точившие воздух звоном тонких струн. Таежная тишина ночи разлилась вокруг. И стало слышно, как за узкоплечими елками и лиственницами, у обрывистого обомшелого берега, журчит на перекатах река, точно ссыпая в сосуд мелкие звонкие камешки.
Назавтра утренний туман над речкой не рассеялся. С севера потянуло дымкой. К полудню синеватой завесой подернулась вся долина. Где-то горела тайга.
Мы спешили уйти подальше отсюда. Вдоль речки, держась западного направления, шла торная тропа. Мы двинулись по ней, преодолевая болота с коричневой, чавкающей под ногами, почвой, перебираясь через навороченные в низинках буреломы, плотно забитые высокой травой и кипрейником. Тропа все упорней поворачивала на северо-запад, и мы начали подозревать, что она проложена к озеру Пеюнга.
Под вечер мы поднялись на выгоревшую сопку.
На северо-западе, опускаясь над тайгой, пылал в малиновом накале солнечный шар. Прямо перед нами должна быть река Лакура. Решили выйти к реке напрямик, без тропы, но не пройдя и полкилометра, увязли в болоте. Пришлось идти в обход.
Мы шли да шли, а река все не появлялась. Углубились в болото, где под кустами тальника стояли лужи воды. За топью поднималась стена темных лиственниц. Из тайги крались вечерние сумерки.
Захватив ружье и кликнув с собой собаку, Плеханов ушел на разведку. Он долго не возвращался. Обеспокоившись, мы принялись кричать его. Издали донесся слабый ответ. В кустах послышался шум, из них выскочил наш пес Буська. Узкие глаза его, изъеденные мошкой, слезливо щурились. Пес подбежал ко мне и стал тыкаться мордой в колени. Потом улегся у куста.
Вскоре появился Геннадий.
— Прошел по тропе километра полтора, — сказал он. — Реки нет. Метрах в тридцати отсюда — чумовье, там и заночуем.
За болотом, на расчищенном от лиственниц месте, по обе стороны от тропы, находилось заброшенное эвенкийское стойбище. Над землей поднимался настил невысокого лабаза. На месте старого кострища — глубоко выгоревшая в торфянике яма. Рядом сложена поленница сухих колотых дров.
Здесь мы разожгли костер и натянули палатку.
Ночь наступила быстро. Мы уже засыпали, когда Буська, прилегший у лиственницы, вскочил и залился хриплым лаем… Мы тоже поднялись и насторожились.
Костер прогорал. За сгрудившимися лиственницами стояла непроглядная темь. Казалось, что она, теснее сдвигаясь вокруг нас, таит в своих недрах что-то тревожное, недоброе.
Плеханов взял ружье и направился за бросившейся в тайгу собакой. Темнота сразу же поглотила их. Мы напряженно ждали, прислушиваясь к треску сучьев.
Вернувшись, Геннадий сказал, что поблизости проходил какой-то зверь. В палатку рядом с собой он положил заряженное ружье.
Ночь была беспокойная. Я просыпался несколько раз, разбуженный лаем. Буську что-то тревожило. Он буквально бесновался за палаткой.
Наутро пораньше отправились в путь. Мы предполагали, что Верхняя Лакура находится от нас не более как в трех километрах, и хотели поскорей добраться до нее.